© Copyright Клубков, Павел Анатольевич.
© Copyright Санкт-Петербургский государственный университет, кафедра русского языка.
...С этой лекции обычно начинается вузовский курс "История лингвистических учений", этот курс последний в ряду всех теоретических курсов лингвистического цикла филологического факультета, он должен подвести итоги всем лингвистическим штудиям, которым приходится заниматься студенту-филологу на протяжении пяти лет. С другой стороны, мне представляется, что по своему содержанию курс этот может представлять интерес не только для лингвистов, но и для филологов самых разных специальностей и, наверное, так же и для историков, искусствоведов и т.д.
Итак, предпосылки возникновения науки о языке. Если мы посмотрим учебники по истории лингвистических учений, то обнаружим, что во многих из них возникновение науки о языке датируется началом XIX-го века. Такая традиция, традиция такого отсчета истории языкознания берет свое начало в конце XIX-го века, когда главную свою цель лингвисты видели исключительно в изучении истории языка, когда в языкознании господствовало младограмматическое направление. В XX-м веке так датировать начало научного изучения языка, пожалуй, не стоит. Если мы посмотрим на историю человеческой мысли, на тексты, которые люди написали в разное время, то мы увидим, что языкознание - одна из древнейших наук, не менее древняя, чем, например, геометрия, или астрономия. Любая наука возникает в ответ на определенные практические потребности: известно, что геометрия возникла в связи с необходимостью измерять землю, в самом названии "гео-метрия" отражена именно эта практическая установка. Что же касается астрономии, то она понадобилась людям для того, чтобы плавать по морям, там, где у человека нет других ориентиров, кроме звездного неба над головой. Так вот и лингвистика, языкознание - оба эти термина обозначают одно и тоже - так вот, лингвистика возникла в ответ на определенные, сугубо практические потребности. Важнейшей из этих потребностей является фиксация культурно значимых текстов. Что я имею в виду? Дело в том, что культура, как и язык, имеет два аспекта, которые имеет смысл различать - культура как деятельность, соответственно - язык как деятельность и культура, как результат этой деятельности. Так вот, культура, как результат определенной деятельности - это совокупность текстов. Текст - это какой-то воспроизводимый звуковой или вообще знаковый комплекс, клише. например, современная русская культура представляет собой комплекс текстов самого разного свойства, это и романы Толстого и песни городских окраин, и балет в постановке Петипа и картины Третьяковской галереи, и правила дорожного движения, и свадебные ритуалы и какие-нибудь дразнилки и т.д. и т.д. Важнейшей культурной задачей во все времена является сохранение текстов, это сохранение означает не только и не столько сохранение материальной субстанции, скажем, бумаги, на которой текст написан, или скалы, на которой текст вырублен, сколько сохранение текста именно в качестве текста, т.е. сохранение его знаковой сущности, сохранение информации, которая в тексте содержится. Иногда, и даже очень часто бывает, что для нас сохранился некий памятник, по замыслу его создателя он является текстом, а мы сейчас его прочесть не можем, он для нас нем, он не содержит ни какой информации. И тогда для его расшифровки приходится предпринимать специальные разыскания. Сравнительно недавний сюжет - разгадка камней Стоунхеджа. Мы и сейчас не можем достаточно внятно сказать что для древнего египтянина значила форма пирамид, а, очевидно, она что-то значила. Этот текст материально для нас сохранился, но не в качестве текста, а, скажем так, в качестве огромной геометрической конструкции, возвышающейся над пустынями Египта.
Тексты пытались сохранять самыми разными способами. Как его можно сохранить? Можно выучить наизусть, а можно записать, но вернемся к той ситуации, когда ничего записать еще было невозможно, к дописьменной ситуации. Текст передается из поколения в поколение и неизбежно искажается, неизбежно забывается, неизбежно деформируется. Есть такие культурные традиции в рамках которых сохранение текста становится специальной заботой в дописьменный период. Так было в древней Индии, когда забота о сохранении религиозных текстов осознавалась как важная культурная задача. И все же поистине революционным оказалось создание письменности. Универсальная знаковая система - язык - позволяет человеку с исчерпывающей полнотой и внятностью передать любое содержание. Звучащее слово существует лишь в момент его произнесения, тексты на естественном языке могут передаваться и в устной позиции, но в этом случае воспроизводимость их оказывается, в высшей степени, относительной. Язык постоянно меняется, вместе с языком меняются тексты. Но вот возникает письменность. В этот момент, в момент создания письменности (я неизбежно упрощаю ситуацию), скажем, сейчас мы хотим создать письменность, перед нам два пути: мы можем строить звуковое письмо или идеографичекое, напоминаю, что язык есть система знаков, у каждого знака есть план выражения и план содержания, так вот, придумывая письменные знаки мы либо пытаемся отразить на письме план выражения и тогда перед нами звуковое письмо, либо мы пытаемся записать значения, план содержания и тогда перед нами идеографическое письмо. И в том и в другом случае человеку - создателю письменности приходится стать лингвистом. Скажем, создавая звуковое письмо приходится анализировать план выражения. Принято говорить, что создатели звукового письма - стихийные фонологи. Человеческая речь очень разнообразна по своему звуковому материалу и выделить фонемный состав языка для того, чтобы для каждой фонемы придумать свой собственный графический знак, это серьезная задача, вполне научная. В разных традициях звуковое письмо развивалось по разным сценариям, есть у него определенные варианты, скажем, фонемное письмо, примерно то, которым мы пользуемся в русском языке, иначе говоря, у нас приблизительно, примерно, буква обозначает какую-то фонему. Не всегда, не все буквы и не во всех контекстах, но идея такая присутствует. Существует слоговое письмо, скажем письмо деванагари - индийское письмо деванагари в котором каждый графический знак означает слог. Существует консанантное письмо, т.е. такое звуковое письмо, в котором графически изображаются только согласные. Согласитесь, что только согласные несут основное содержание, даже по-русски мы более-менее легко можем разгадать слово по его согласным, скажем "вдпрвд" - водопровод, а по гласным мы его распознать не можем. В ряде семитских языков, например в арабском языке или в иврите, используется консанантное письмо. Отчасти, это связано со структурой языка, с характером языка. Скажем, в семитских языках корни состоят из согласных, а гласные имеют грамматическое и древационное, т.е. словообразовательное, значение. Так или иначе, для того, чтобы разработать звуковую письменность, все равно какую, фонемную, слоговую, консанантную, нам приходится подвергнуть анализу звуковой материал языка.
По другому пути приходится идти при создании идеографического языка. Мы хотим придумать знаки, которые были бы непосредственно связаны со значением и никак не отсылали бы нас к звучанию. Такими знаками являются, например, цифры, которыми мы пользуемся, математические символы, обозначения химических элементов и т.д. Скажем, цифру "пять", я назвал ее по-русски, но мог бы назвать и по-английски: "five", и по-персидски и по-чешски и т.д. Никак эта цифра со звуковой субстанцией не связана. Создавая идеографическое письмо нам надо проанализировать план содержания языка, систему значений, которая выражается текстами на данном языке. Это довольно трудная задача: для каждого слова письменного знака не придумаешь. Представьте себе, сколько времени у нас занимало бы изучение системы письменности, содержащей, скажем, 40 000 знаков - количество слов более-менее регулярно используемых в речи. пределы человеческой памяти, к сожалению, достаточно жестко ограничены. Как же быть? Надо каким-то образом оптимизировать, надо упорядочить план содержания и сделать так, чтобы сложные значения выражались комбинацией простых знаков. Идеально это сделано, например, для обозначения цифрового ряда: мы знаем, что количество чисел бесконечно, но мы справляемся с этой задачей, пользуясь, всего-навсего 10-ю арабскими цифрами. К сожалению, не весь язык так четко структурирован, как натуральный ряд чисел и во многих случаях приходится прибегать к искусственным приемам, но, так или иначе, в любой идеографической системе, в китайской ли письменности, в древнеегипетской письменности, комбинация простых знаков используется для выражения более сложных значений. Например, в китайской иероглифике идея "отдыхать", "отдых" выражается парой иероглифов - "человек" и "дерево" - человек под деревом, так, кажется, удобная позиция для отдыха. Согласитесь, что это выглядит немножко искусственно, но это легко запомнить. В данном случае комбинация знаков иллюстрирует не столько семантический анализ глагола "отдыхать" или существительного "отдых и вообще идеи отдыха, а, скорее, выполняет роль мнемонического приема, позволяет нам запомнить то, как выражается данная идея. А, скажем, идея перевала раскладывается в китайской иероглифике почти идеальным образом: перевал - это гора + верх + низ. Комбинация трех простеньких иероглифов "гора", "верх" и "низ" выражает идею горного перевала, согласитесь, что здесь присутствует нормальный семантический анализ.
Нужно задаться вопросом какое письмо удобнее - звуковое или идеографическое? Нам, как выросшим в традиции звукового письма кажется, что оно и есть идеальная система письменности, а все, что выражается идеограммами, кажется нам бесконечно сложным для изучения. На самом деле есть свои преимущества и у той и у другой системы письма. В звуковом письме мало знаков, это значит, что их можно быстро и легко выучить. Мы все изучаем алфавит за несколько недель или месяцев в раннем детстве и не сталкиваемся при этом ни с какими серьезными проблемами. С другой стороны, идеографическое письмо обладает одним удивительным достоинством - оно более-менее универсально, за счет его независимости от звуковой формы, за счет его независимости от звуковой субстанции, мы можем при помощи одних и тех же знаков обозначать слова, произносимые совершенно по-разному, отсюда давняя традиция использования китайской иероглифики в японском языке. Японский язык, родственный китайскому, совсем не похож на китайский, тем не менее, для обозначения многочисленных корней японцы издавна используют китайские иероглифы, и японец, взглянув на китайский текст, на текст, написанный на китайском языке, поймет, нет, текст он не поймет, но он поймет о чем в этом тексте говорится. Китайский язык, на котором говорит самый большой народ мира, чрезвычайно разнообразен по звуковому составу своих диалектов. Эти диалекты часто не взаимопонимаемы, т.е. люди говорят и устной речи друг друга не понимают, а иероглифика объединяет все эти диалекты, поэтому издавна в Китае на ярмарках было принято ходить с восковыми табличками на которые купцы и покупатели писали, в случае необходимости, свои реплики тогда, когда, оказывалось, что устной речи друг друга они не понимают.
Современная японская письменность представляет своего рода компромисс между звуковым и идеографическим письмом. Корни изображаются, по преимуществу, китайскими иероглифами, а суффиксы, окончания, редкие слова, заимствования записываются слоговым письмом - каной. Академик Конрад когда-то говорил, что именно японское письмо самое удобное, - "Пропуская книгу веером между пальцев я понимаю, о чем в ней идет речь по мелькающим перед глазами иероглифам. Если я хочу понять, что именно говорится, я останавливаюсь и читаю кану". Итак, создатели письменности, и звуковой, и идеографической, были первыми, настоящими, бесспорными лингвистами и не случайно память об их деятельности окружается легендами и их имена сакрализуются, нам хорошо известны, например имена святых Кирилла и Мефодия. День Кирилла и Мефодия празднуется как день славянской письменности.
Так или иначе, письменность появилась, и начинаются письменно фиксироваться тексты. Я уже говорил, что до возникновения письменности тексты меняются вместе с языком. Например, в народной сказке, записанной сегодня, мы не найдем тех грамматических форм, которые были в этой же сказке тысячу лет назад, ни двойственного числа, которое было в русском языке, ни простых прошедших времен аорист и имперфект мы не обнаружим. Сказка менялась вместе с языком, текст сказки менялся вместе с языком. А возникновение письменности с неизбежностью порождает особый тип культурного кризиса, который можно назвать филологическим кризисом. Тексты, записанные тексты, остаются неизменными, а жизнь и язык, как часть этой жизни меняется, в результате этих изменений текст, записанный текст, становится непонятным, если он при этом обладает высокой ценностью, авторитетом, то его обессмысливание, утрата его понятности, осознается людьми как проблема, как препятствие, которое надлежит преодолеть. Исправлять нельзя потому, что записывались в первую очередь тексты, обладающие в глазах представителей данной культуры высочайшим авторитетом, в частности священные тексты. Как мы можем исправить то, что было произнесено божеством? Возникает потребность в комментировании ранее написанного текста, толкование текста становится насущной необходимостью, и эта необходимость порождает филологию - службу текста, одну из важнейших систем жизнеобеспечивания культуры. Филология в этом смысле не наука, филология, в этом смысле, род практической деятельность, подобно тому, как не являются науками медицина или сельское хозяйство. Что делает, допустим, врач районной поликлиники? Он наукой занимается? Нет, разумеется, он лечит больных! Точно так же и крестьянин, который занимается сельским хозяйством, занимается не наукой, а практической деятельностью. Но можно ли обойтись в этих видах практической деятельности без науки? Разумеется, в современном сельском хозяйстве для того, чтобы оно было эффективным, мы не можем обойтись без некоторого комплекса наук, которые можно назвать сельскохозяйственными. Точно также и врач в своей практической деятельности, в медицине обязан пользоваться данными довольно многочисленных наук, которые мы называем "медицинскими". А те науки, которые необходимы нам для комментария тексту называются филологическим науками. Не трудно убедиться, что для этой цели понадобятся абсолютно любые сведения. В рамках европейской культуры это филологическое занятие возникло давно, примерно, в V веке до нашей эры и будет всегда, это действительно важнейший элемент жизнеобеспечения культуры. Любой читатель, в каком-то смысле, - филолог, он должен понять текст и чем старше текст, тем труднее наша задача. Скажем, для того, чтобы прочесть сегодняшнюю газету нам не нужны какие-то специальные знания, отличающие нас от наших современников и соотечественников, а для того, чтобы прочесть газету двухсотлетней давности, нам придется предпринимать довольно значительные усилия - все старые тексты в большей или меньшей степени непонятны. Принято почему-то считать, сто Пушкин прост как, например, считалка. Пушкин писал очень просто. Разумеется, если мы откроем любой текст Пушкина, то мы столкнемся с массой самых разнообразных проблем. Вот общеизвестные строчки из "Евгения Онегина":
Она, казалось, верный снимок
De comme il faut, Шишков, прости
Не знаю, как перевести...
Что это значит, что значит в современном русском языке слово "снимок"? Фотография. А могло ли слово "снимок" в пушкинские времена означать фотографию? Обычно на этот вопрос отвечают очень легко: - "Нет, не могло - при Пушкине не было фотографии". Но для того, чтобы ответить на этот вопрос с полной определенность надо знать когда фотография возникла, когда работали такие замечательные изобретатели как Дагерр, Ньеп. В 1839 году фотография уже появилась, Пушкину не хватило двух лет жизни для того, чтобы сфотографироваться. Ну хорошо, со снимком мы как-нибудь разберемся - мы заглянем в какой-нибудь старый словарь и убедимся, что снимок - это "копия, сколок". Не трудно разобраться и с французским выражением "de comme il faut", мы, опять-таки, обратимся к словарям и обнаружим, что это значит "как следует, как подобает, приличность, благопристойность", в русской традиции выражение "de comme il faut" часто использовалось в качестве синонима слова "приличие".
"Она, казалось, верный снимок de comme il faut..." - Она казалось образцом приличия, так, наверное. Но дальше следует следующая фраза: "Шишков, прости, не знаю, как перевести...". Почему Пушкин извиняется перед каким-то Шишковым? Кто это - Шишков? И всерьез ли Пушкин извиняется? Для того, чтобы объяснить это нужно обратиться к другому корпусу сведений, вспомнить, что Шишков - это Александр Семенович Шишков, адмирал, литератор, президент Российской Академии, лидер литературных архаистов, в этом своем качестве он противостоял Карамзину. Шишковисты, карамзинисты, беседа любителей русского слова, Арзамас... Шишков был постоянным объектом разнообразных эпиграмм, в том числе и Пушкинских эпиграмм. Шишков был ярым противником каких-либо иностранных заимствований в русском языке и Пушкин, употребляя иностранное выражение, тут же, в шутку, извиняется перед Шишковым. Видно, что этот случай требует комментария, но вот первый стих первой главы "Евгения Онегина". Казалось бы там все понятно:
Мой дядя самых честных правил...
Оказывается, и это тоже понятно не вполне. Для того, чтобы прочитать этот стих так, как его читали современники Пушкина, надо, во-первых, помнить басню Крылова, начинающуюся со слов "осел был самых честных правил", надо помнить и знать о том, что в пушкинские времена выражение "самых честных правил" или просто "честных правил" родительно-определительное (сравните, сейчас мы говорим: "человек высокого роста"), так вот, выражение "честных правил" было стандартной формулировкой служебной характеристики, подобно тому, как при советской власти в каждой служебной характеристике мы читали замечательную формулировку: "морально устойчив, политически грамотен, пользуется уважением товарищей", это такое устойчивое клише, привычное для каждого советского человека. А для каждого более или менее образованного человека начала прошлого века вполне привычной была формулировка из служебных характеристик имярек - "человек самых честных правил". И это еще не все, дело в том, что этот умирающий дядя, оставляющий большое наследство, это племянник, который иронически говорит о дяде, не в первый раз появился на страницах литературного произведения. Все современники Пушкина читали роман знаменитого английского писателя Мэтьюрина "Мельмот-скиталец", читал его и Пушкин, более того, в "Евгении Онегине" Мельмот цитируется. Помните:
Кем воротился он? Мельмотом,
Космополитом, патриотом?
Так вот, "Мельмот-скиталец" начинается с этой самой коллизии - дядя, наследство, иронические рассуждения племянника по поводу дяди.
Даже те литературные произведения, которые нам кажутся понятными без какого бы то ни было комментария, какие комментарии нужны к "Графу Монте-Кристо" Дюма? Детское чтение. Даже эти тексты постоянно требуют комментария. Вспомним, в том же самом романе "Граф Монте-Кристо" есть такой эпизод - граф Монте-Кристо интригует против банкира Данглара и для того, чтобы ввести его в заблуждение, ввести его в расходы, для того, чтобы разорить его подкупает телеграфиста. Не кажется ли вам странным сама идея: из Испании в Париж идет телеграмма и вот на одной из промежуточных телеграфных станций мы подкупаем телеграфиста для того, чтобы пришла другая телеграмма. Как-то, видимо, по-другому этот телеграф был устроен, не совсем так, как сейчас. К тому же, из диалога Эдмона Дантеса, он же граф Монте-Кристо, с бедным телеграфистом, мы узнаем, что у этого телеграфиста бывают свободные дни. Какие же? А те дни, когда бывает туман. Каким образом туман может повлиять на работу телеграфа? А все очень просто - речь идет об оптическом телеграфе, о телеграфе, основанном на эстафетном принципе: станции телеграфа находились в пределах видимости друг от друга и представляли собой башни с установленными на них коромыслами-семафорами, разные положения этих конструкций (это называлось телеграф Шаппа), разные положения этих конструкций соответствовали разным буквам, телеграфист смотрел в подзорную трубу и при помощи рычагов повторял видимые ему движения. Интересно, что скорость передачи при таком способе связи была довольно высокой: краткое сообщение по линии Петербург - Варшава проходило за полчаса, согласитесь, скорость совершенно невероятная. Между прочим, башня Городской Думы на Невском проспекте - это и есть бывшая станция оптического телеграфа линии Петербург - Варшава.
Приведя эти незамысловатые примеры, я могу спросить у аудитории: так что же должен знать филолог? Какие знания могут понадобиться для толкования текста? Ответ на вопрос о что, что же должен знать филолог может быть дан очень краткий и очень пессимистичный - все! Пессимистичный, потому, что память человеческая беспредельна и не бывает таких людей, которые бы знали все. Более реалистическим будет другой ответ - филолог должен знать много, филолог должен уметь находить ответы на вопросы, которые ставит перед ним текст, он не обязан знать все, но он должен уметь искать ответы, он должен знать, где лежит этот самый ответ.
Само по себе слово "филолог", между прочим, существовало далеко не всегда и, более того, появилось существенно позже того периода, когда появилось комментирование текстов. Первоначально филологами называли кого-то другого. Сравните: философ Любомудр и филолог Любослов, это из общих соображений. А за что, собственно, любить слова? Действительно, у Платона, в "Диалогах" мы встречаетслово "филолог" в очень обидном контексте: разговаривают между собой житель Афин и спартанец, спартанца называют "брахологом" ("брахолог" - значит "короткослов", сравните слово "брахицефал" - короткоголовый или "амфибрахии" - два кратких слога в этом размере, обоекраткие, двусторонне краткие). Брахологу - спартанцу противостоит филолог - афинянин. Если брахолог - это короткослов, то кто какой филолог? Очевидно, что-то вроде болтуна. Мы знаем, что спартанцы, жители Лаконии, отличались крайней лаконичностью своих речей, а жители Афин проявляли большую склонность к длинным речам и, в сопоставлении со спартанцем, афинянин вполне мог выглядеть филологом - болтуном. Впрочем, нашелся со временем человек, который с гордостью назвал себя филологом. Это был александрийский филолог, александрийский ученый Эротосфен, по кличке "Бета". Бетой его звали потому, что об везде был вторым, как математик, как геометр, как астроном, как философ, как ритор, везде он оказывался очень хорош, но не "альфа" - первый, а "бета" - второй. А вот филологом он оказался именно первым в III веке до нашей эры.
Филологу могут понадобиться любые сведения, но какие в первую очередь? Может понадобиться физика? Разумеется, да, но довольно редко при комментарии текста нам оказываются необходимыми специальные физические сведения. Могут понадобиться математические сведения, но очень часто нам нужны исторические сведения, тем самым история оказывается более "филологической" наукой, чем, например, физика. Психология тоже, пожалуй, нужно нам довольно часто, при интерпретации текстов. Значит, она тоже, в известной мере, филологическая наука. А вот лингвистика, языкознание нужно нам, прежде всего, при толковании текстов, следовательно, лингвистика - это филологическая наука по-преимуществу. Разумеется, столь же филологической оказывается фольклористика, столь же филологической оказывается история литературы, поэтика и вообще весь комплекс тех дисциплин, которые уже давно привыкли называть "филологическими", те предметы, которые изучаются на филологическом факультете. Но ядро филологического комплекса, тем не менее, составляет наука о языке. И вот именно в связи с необходимостью науки о комментариях и зарождается в рамках европейской традиции - в Александрии, зарождается то, что мы называем сейчас "грамматикой" и то, что мы сейчас называем "филологией".
Наконец, третья, практическая потребность, которая определяет возникновение и развитие науки о языке. Третья потребность - это потребность общения с носителями других языков, т.е. составление учебников, словарей, грамматик, описаний языка. Эта потребность была осознана довольно поздно. В древности она как-то не попадала в полюс зрения греческих философов, но практическое обучение языкам существовало всегда, пользовались, главным образом прямым или натуральным методом: купец попадает в незнакомую ему языковую среду и постепенного осваивает язык. Впрочем, и греки и варвары прилагали довольно много усилий для обучения варваров своему языку, но это обучение тоже носило, по преимуществу, прямой характер. С течением времени, однако, изучение чужих языков стало одним из двигателей развития лингвистики.
Так или иначе, но вот эти три потребности: фиксация текстов, комментарии к ранее написанным текстам и изучение иностранных языков определили возникновение и развитие одной чрезвычайно важной традиции в языкознании, которую можно назвать "филологической". Этот мощный поток течет к нам уже более двух веков (в рамках европейской культурной традиции), в Индии эта традиция еще старше. Это филологическая традиция в языкознании, но наряду с ней можно говорить еще об одной, о традиции, которую можно назвать "философской". Связана это традиции с характерной для любого человека невозможностью жить в необъясненном мире. Для того чтобы чувствовать себя более или менее комфортно, мы должны осмыслить свое окружение, мы должны понимать, что вокруг нам происходит. Окружающая среда ставит перед нами массу вопросов, ставит пред нами сегодняшними и перед нашими далекими предками. Почему идет дождь? Куда вечером девается солнце? И т.д... Пытаясь ответить на эти вопросы, человек конструирует мифологию. Возникает мифология, которая дает удовлетворительные ответы на эти вопросы. С этим можно дальше жить. Потом наука начинает объяснять то же самое. Так вот, язык не менее загадочен, чем окружающая нас природа и уже в глубокой древности люди задумывались на некоторыми проблемами, связанными с языком. В этом случае, как ни странно, можно воспользоваться интернальной формулой. Очередная триада - три практические потребности, три теоретических, философских. Первая из этих проблем - происхождение языка, откуда язык возник? Вторая - это проблема многоязычия, почему люди говорят на разных языках? И, наконец, третья проблема - это вопрос о том, как связаны между собой вещи и слова, при помощи которых эти вещи обозначаются?
Посмотрим, как трактовались эти проблемы в глубокой древности. Скажем, вопрос о происхождении языка в рамках мифологической картины мира получает ответ довольно естественный - язык дается человеку божеством. Прошу обратить внимание, что в Библии этот ответ носит более сложный характер, дело в том, что Адам получает в дар скорее способность к языку, чем сам язык - он сам дает имена животным, иначе говоря, здесь не совсем та ситуация как, скажем, в греческой мифологии (у греков Прометей принес не только огонь, но и язык, готовый язык). Библия тоньше - Адам получает способность к языку, а дальше развивает его сам, хотя, разумеется, Бог разговаривает с Адамом на каком-то языке, на каком-то языке произносятся слова "Да будет свет!" и так далее. Вопрос о том, на каком языке были произнесены эти слова занимала европейских исследователей в течение не менее чем полутора тысячелетий. К этому, если будет возможность, мы еще вернемся.
Второй вопрос, это вопрос о многоязычии: почему люди говорят на разных языках? Почему созданных Богом человек вдруг утратил какое-то единство, изначально божественной речи? Общеизвестен библейский ответ на этот вопрос, связанный с вавилонским столпотворением - до Вавилона был один язык, было единое средство общения, однако, строительство Вавилонского столпа было прервано божественным вмешательством при помощи смешения языков - строители Вавилонской башни заговорили на разных языках и, в результате, оказалась совершенно невозможной их совместная деятельность. Язык в этой ситуации, в библейском контексте, оценивается как важнейшая предпосылка совместной деятельности, как важнейшее средство человеческого общения. Между прочим, во всех советских учебниках "Введение в языкознание" можно прочесть фразу: "Язык есть важнейшее средство человеческого общения" и дальше следует подпись - В.И.Ленин. Не трудно заметить, что мысль эта присутствует еще в Библии, ну а затем - во многих других источниках, не Ленин это придумал. Многоязычие, в библейском контексте, рассматривается как наказание за вавилонский грех, как кара и понадобилось не менее двух тысячелетий для того, чтобы выработался новый взгляд на многоязычие. Это взгляд сформировался в конце XVIII - начале XIX века в трудах Вильгельма фон Гумбольта, для которого многоязычие, для которого различия в строении человеческих языков - это не проклятье, а движущая сила в развитии человеческого духа.
И, наконец, третья, фундаментальная проблема, которая тоже в мифологической картине мира получала свою интерпретацию - как связаны между собой слова и обозначаемые этими словами вещи? Для первобытного сознания имя вещи - это ее непременный, органический, естественный атрибут. Например, у лисицы есть цвет (рыжий), у нее есть хвост (хороший хвост), у нее есть имя - и все это ее обязательные атрибуты. Представление об органической связи имени и вещи присутствует и в нашем, современном, сознании. Скажем, в связи с таким явлением как неприличные слова, нецензурные слова. Почему оказываются запретны слова? А потому, что в той или иной степени запретны вещи, которые этими словами обозначаются, скажем, известные органы тела не позволяется публично демонстрировать, соответственно, и на эти слова тоже наложен запрет. Общеизвестные явления разнообразных словесных табу и возникающих вместо этих табуированных слов эвфимизмов свидетельствует о том, что в мифологическом сознании, которое не вполне преодолено и в наше время, слово и вещь - суть одно и тоже. Отсюда многочисленные рассуждения о мистике и имени, о перемене имени и перемене судьбы и т.д. Из обсуждения этой проблемы родилось философское языкознание. В связи с обсуждением проблемы связи вещи и имени, а в дальнейшем, в связи с подключением к обсуждению этого вопроса, вопроса о происхождении языка и многоязычия, сформировалась вторая мощная линия в развитии языкознания - философская лингвистика, философская линия. Они, философская и филологическая традиции существовали в течение тысячелетий почти независимо друг от друга и синтез их наступил лишь у Гумбольта, в XIX веке.
Оформление - Д. Хворостин
Раздел: Студентам, Библиотека | Добавлено 23 ноября 2004 г.