© 1983, Л.Р. Зиндер, А.В. Бондарко.
Переиздаваемая книга [Л.В.Щерба. Русские гласные в качественном и количественном отношении. Спб., 1912], защищенная Л.В.Щербой в качестве магистерской диссертации, замечательна во многих отношениях, но особенно надо выделить три момента. Во-первых, в этой книге, хотя она написана на заре фонологии, экспериментально-фонетическое исследование ведется с учетом фонологической значимости тех или иных артикуляторных и акустических характеристик звуков речи. «Я подходил к делу, - писал он, - как лингвист, прибегающий к уже существующим и более или менее общедоступным методам фонетики для получения ответа на определенные лингвистические вопросы» (с.23). Во-вторых, в ней впервые в истории науки дан развернутый и разносторонний анализ понятия фонемы, заимствованного Щербой у его учителя И.А.Бодуэна де Куртенэ. В-третьих, несмотря на то, что со времени выхода в свет книги прошло почти три четверти века, она до сих пор сохраняет свое значение. Не будет преувеличением сказать, что многие заключающиеся в ней идеи получают развитие только в наше время. Остановимся на рассмотрении этих моментов подробнее.
В те годы, когда Л.В.Щерба занимался исследованием русских гласных методами экспериментальной фонетики, в последней господствовало убеждение в том, что подобные исследования должны быть свободны от языковедческих представлений, что экспериментальной фонетике нет дела до языковых единиц, устанавливаемых лингвистами, что она должна оперировать только тем, что дано в звуковой материи речи. Такой точки зрения придерживался и выдающийся русский фонетик А.И.Томсон, выступивший с резкой критикой Щербы в пространной рецензии на «Русские гласные». Отвергая само понятие фонемы, которое, вообще говоря, должно было быть известно ему из трудов Бодуэна, он писал: «Непонятно, что может выиграть фонетика от того, что Щерба вместо звуков речи оперирует понятием „фонема“».1
Затем, процитировав щербовское определение фонемы, он замечает: «По этому не вполне ясному определению „фонема“ является неким фонетическим представлением, которое способно ассоциироваться со смысловыми представлениями ‹…› Но если вносить такие смысловые признаки ‹…› в чисто фонетическое исследование, как данное (т.е. «Русские гласные». - Ред.), то это было бы почти то же самое, как если бы в антропологической классификации учитывались признаки одежды. Это, однако, может принести только вред и затемнить понимание звуковой стороны языка, как это и случилось у Щербы».2
Уже в 1914 г. в том же журнале был опубликован ответ Л.В.Щербы на рецензию Томсона. Он защищал в нем мысль о том, что звуки речи это языковые, а не физические единицы: «Если рассматривать речь просто как такой (акустический. - Ред.) феномен, ‹…› то тогда нельзя говорить об a, e и т.п., так как это уже понятия, относящиеся к нашему языку как средству общения, и еще большой вопрос, стал бы ли акустик, который не имел бы никакого понятия о человеческом языке, классифицировать все эти оттенки звуков так, как делаем это мы».3
Позиция Томсона весьма поучительна; она свидетельствует о том, с каким трудом идея фонемы проникала в сознание языковедов, несмотря на то, что они, не отдавая себе в том отчета, с древнейших времен оперировали языковыми звуковыми единицами, т.е. фонемами. Л.В.Щерба в своем ответе стремился показать, что и Томсон по существу различал звуки речи и «физически констатируемые звуковые оттенки» и иллюстрировал это такими формулировками Томсона, как например: «‹…› нельзя говорить о двух дифференцированных оттенках a», «По моим наблюдениям a является самостоятельным „звуком“».4
Естественно, что такие экспериментальные фонетики, как Э.Скрипчур и Г.Панкончелли-Кальция, пришедшие в фонетику от медицины, настаивали на независимости ее от языковедения. Понадобилось немало времени для того, чтобы такое понимание вещей было преодолено.
«Механицизм», как впоследствии Л.В.Щерба охарактеризовал точку зрения этих фонетиков, своеобразно отразился на взглядах пражских фонологов, которые устами Н.С.Трубецкого провозгласили получивший широкое распространение тезис о раздельности фонетики как науки естественной и фонологии как науки социальной. И только в 1950-х годах (т.е. через сорок лет после появления «Русских гласных») Якобсон, Фант и Халле совмещают фонетическое исследование с лингвистическим, строя свою теорию бинарных дифференциальных признаков фонем на основе акустических данных (с привлечением физиологических), а в конце 1960-х годов известный фонетик Б.Мальмберг пишет: «Когда утверждалось, что фонетика как наука о звуковой субстанции является естественной наукой, в то время как изучение функциональных фонем («фонология» и т.д.) - наука гуманитарная, то это создавало очень неудачное разделение науки о плане выражения на „фонологию“ («фонемику», «фонематику»), с одной стороны, и „фонетику“, - с другой. Мы уже подчеркивали, что не разделяем этой теперь уже совершенно устаревшей точки зрения. Форма и субстанция обуславливают одна другую, и они должны анализироваться вместе».5
Каковы же задачи, которые, по Щербе, выпадают на долю фонетика? Он формулировал их следующим образом: «‹…›
1) выяснить фонетический состав данного языка, иначе, определить различаемые им фонемы;
2) в соответствии с имеющимися средствами дать их полное описание;
3) констатировать наблюдаемые дивергенции или, что почти то же, зарегистрировать по возможности все оттенки фонем, появляющиеся в данном языке, и дать посильное их описание;
4) определить условия этих дивергенций, и
5) объяснить причины их появления» (с. 20).
Объективный, или, как теперь часто говорят, инструментальный, метод исследования Л.В.Щерба считал необходимым совмещать с субъективными методами. Это и слуховой анализ, проводимый самим исследователем, и обращение к языковому сознанию носителей языка. В ответе Томсону сказано: «Само собой разумеется, что я всевозможные оттенки звуков и взаимные связи между ними сначала констатировал в слове на слух, затем учился их изолировать и лишь затем исследовал их разными экспериментальными средствами».6
В защиту метода изолирования Щерба писал: «Обыкновенно мы изолируем наиболее типичную часть того гласного варианта, который наиболее часто встречается и находится в наиболее независимом положении» (с.24), т.е. тот вариант, с которым ассоциируется фонема (см.ниже с.XIII), ибо фонема «это не отвлеченные общие признаки группы частных представлений - это совершенно конкретное звуковое представление» (с.12). Если так, то первая задача исследователя состоит в том, чтобы описать именно этот вариант, который, как, например, в русском языке, может представлять и отдельное слово, правомерность изолированного произнесения которого не может вызывать сомнений. Наряду с этим должны быть описаны и прочие варианты, не встречающиеся в независимом положении, а для этого исследователь должен уметь изолировать и их.
«Само собой, однако, разумеется, - писал Щерба, - что трудно исследовать механизмы звукопроизводства в потоке речи. Вот здесь-то и должно проявляться искусство фонетика, которое состоит прежде всего в умении изолировать отдельные элементы связной речи, совершенно не изменяя их характера. Умение это получается путем лишь более или менее длительной тренировки органов; но можно достигнуть в этом направлении громадной точности, легкости и уверенности» (с.25). В указанном ответе Томсону имеется еще и такое замечание: «Конечно, для применения моего метода требуется хорошая фонетическая натренированность, но без таковой вообще не стоит заниматься фонетикой ‹…›. Ведь первое требование, которое можно поставить перед фонетиком, это чтобы он мог изолировать все возможные оттенки звуков, встречающиеся в слове или в предложении, и умел сохранять на продолжительное время соответствующую артикуляцию».7
Установив объективные характеристики различий между теми или иными звуками речи, исследователь должен выяснить, имеют ли они языковую значимость. Для того чтобы избежать при этом произвола, он должен выяснить оценку этого различия говорящими. «Возникает вопрос, - пишет Л.В.Щерба, - как соотносится вся масса констатируемых физически звуковых оттенков с собственно звуками речи - фонемами. Следует сразу же заметить, что этот вопрос никоим образом нельзя решать произвольно, напротив, надо исследовать, что воспринимается в качестве звука речи говорящими».8
Очень интересно, как Л.В.Щерба аргументировал необходимость перцептивного метода исследования: «‹…› самым трудным (и едва ли не самым важным) является не записывание разных тонких отличий, а констатирование того, какие отличия в данном языке важны, а какие не важны, с точки зрения смысла, ‹…› зачастую то, что мы считаем грубыми отличиями, туземным населением вовсе не воспринимается, а то, что мы считаем неважной субтильностью, на самом деле ассоциируется с морфологическими и смысловыми представлениями, а потому ясно всякому туземцу и может быть констатировано малым ребенком, которому объяснили, что от него хотят» (с.19). Из последних слов ясно, что не научное, а интуитивное знание языка, которое имеется у каждого его носителя («туземца»), позволяет тому быть надежным испытуемым для исследователя, использующего перцептивный метод.
Обращение к восприятию говорящих может оказаться полезным и для уточнения акустических характеристик звуков. «Акустическая сторона вопроса, - отмечает Щерба, - впрочем не исчерпывается исследованиями объективного состава звука - важную роль играет наше восприятие его: что именно из этого состава мы считаем характерным для данной фонемы. В этом могут быть даже различия от языка к языку: в моей практике был случай, когда то, что я считал за несомненное о, туземцы считали за не менее несомненное и, т.е. за звук близко родственный тому, который и я считал за и» (с.73).
Инструментальными методами Л.В.Щерба исследовал только свое собственное произношение. «Такое ограничение, - писал он, - пришлось сделать отчасти по случайным причинам, отчасти потому, что это было бы слишком жестоко взваливать всю массу иногда очень скучной работы на одного исследователя - пусть другие проверяют мои выводы на себе. Впрочем, по моему глубокому, хотя и субъективному убеждению, результаты не будут чувствительно разниться для коренных петербуржцев» (с.20). Чтобы показать, что он является типичным петербуржцем по языку, Л.В. сообщает о себе необходимые биографические сведения, которые заканчивает таким утверждением: «Таким образом я считаю, что говорю в общем как петербуржец среднего круга общества с небольшими индивидуальными отклонениями, которые буду оговаривать, поскольку их заметил» (с.21). Щерба времен «Троякого аспекта» нашел бы себе оправдание еще и в том, что индивидуальная речевая система является лишь проявлением социально обусловленной языковой системы.
Теории фонемы посвящен первый раздел «Введения», носящий название «О некоторых основных фонетических понятиях». Переходя к разбору этого раздела, рассчитанному на читателя наших дней, знакомого с проблематикой и терминологией современной фонологии, заметим, что этот читатель не должен забывать, что, когда Щерба писал свою книгу, поставленные в ней вопросы еще не были предметом обсуждения в языковедении и самому ему не от чего было отталкиваться, кроме как от идей своего учителя и вдохновителя - Бодуэна де Куртенэ.
Ко времени написания «Русских гласных» прошло почти полвека с тех пор, как Бодуэн «открыл» фонему. Однако это понятие не вошло еще в обиход науки и едва ли было известно сколько-нибудь широкому кругу лингвистов, если не считать представителей петербургской и казанской школ языковедения. Такое положение вещей можно объяснить тем, что у Бодуэна нет более или менее систематического анализа понятия фонемы. То, что мы находим в «Общей теории фонетических альтернаций», было мало доступно тогдашним читателям вследствие новизны содержащихся в ней идей и трудности изложения, кажущегося иногда противоречивым. Литографированный же курс лекций по «Введению в языковедение» был, естественно, мало известен за пределами Петербургского университета и Бестужевских курсов. Не способствовали распространению понятия фонемы и эскизные высказывания Н.Крушевского, а что касается другого представителя казанской школы - В.А.Богородицкого, то в его книге «Лекции по общему языковедению», изданной в Казани в 1911 г. (всего только за год до «Русских гласных»), не упоминается даже сам термин «фонема». Не приходится сомневаться в том, что ему была хорошо известна теория Бодуэна, но не принимая ее и вместе с тем не желая вступать в спор со своим учителем, В.А.Богородицкий просто предпочел не упоминать понятия фонемы вовсе.
В такой обстановке Л.В.Щерба, естественно, должен был начать свою книгу с изложения теории фонемы; он так и поступил, мотивируя это следующим образом: «‹…› можно было бы, сославшись ‹…› на ‹…› труды Бодуэна, приступить непосредственно к предмету работы. Однако, ввиду того что эти идеи, по моим наблюдениям, до сих пор не стали всеобщим достоянием, а также ввиду того что сам Бодуэн не все в своей теории развил с надлежащей полнотой, представляется вполне уместным подробно исследовать некоторые понятия, положенные в основание настоящего исследования, и в частности прежде всего остановиться на психологическом анализе того, что Бодуэн называет фонемой» (с. 1).
Бодуэн говорил о двояком делении «произносительно-слухового языка»: с фонетической точки зрения и с точки зрения семасиологически-морфологической. Первое деление дает произносимые слова (теперь принято говорить - фонетические слова или ритмические группы), слоги, фонемы и отдельные свойства фонем (прообразы современных дифференциальных признаков). В результате второго деления получаются фразы, синтагмы9, морфемы и морфологически-семасиологичеекие части морфем (имеются в виду чередующиеся фонемы). Бодуэн ничего не говорил о связи между двумя видами деления, которые, вероятно, протекают параллельно, независимо одно от другого.10
Л.В.Щерба не прослеживает всего процесса членения речи, его задача состояла в том, чтобы показать только последнее звено этого процесса - вычленение фонемы. Тем не менее он начинает изложение с анализа звукового облика однословных высказываний типа «смеркается», «светает», «темно». Он констатирует прежде всего, что «известные ряды сложных акустических представлений», заключенные в таких высказываниях, воспринимаются, «как нечто единое», и для этого при восприятии не требуется присутствия всех элементов сложного целого. Звуковой облик указанных слов может «возникать в нас и при произнесении довольно различных звуковых комплексов», чего говорящие нормально не замечают. Они узнают слово и тогда, когда отдельные звуковые элементы в нем редуцируются вплоть до полной утраты.
Наблюдения показывают, что для выражения той или иной эмоции одно и то же слово-высказывание должно быть произнесено с соответствующей интонацией и что такие интонации (радости, неудовольствия и т.п.) оказываются понятными сами по себе. Отсюда рождается идея об известной самостоятельности, автономности таких элементов фонетических представлений, как отдельные интонации, которые вне слов не могут быть реализованы не тренированным фонетиком. «Тем более, - думает Л.В.Щерба, - мы должны признать подобную самостоятельность за такими элементами акустических представлений», как, например, а, е, s, которые легко могут быть произнесены отдельно. И он обращается к анализу тех процессов, которые ведут к вычленению отдельных звуков или, говоря современными терминами, к синтагматической идентификации фонемы.
Л.В.Щерба начинает с того, что «мы узнаем ‹…› элементы s и n в слове „сан“ как тождественные с начальным и конечным элементом в слове „сон“ и в силу этого сознаем как отличные, серединные элементы а и о» (с.6). Большинство современных фонологов вслед за Трубецким на этом и останавливается, считая подобную ситуацию, т.е. наличие противопоставления звуков в минимальных парах, достаточным фактором для их вычленения. Щерба же держался иного мнения: он утверждал, что «так как основной интерес речи лежит в смысловых представлениях, то звуковые нормально не находятся в светлом пункте сознания» (с.6). Отдельные звуки не выделялись бы, если бы они не могли быть связаны со смыслом. Только благодаря тому, что l в пил, был, выл, дала, а в корова, вода, u в корову, воду связаны со смыслом, выражая соответствующие грамматические значения, эти звуковые элементы вычленяются и получают известную самостоятельность.
Вопрос о членимости звуковых сочетаний можно рассматривать и в несколько ином аспекте: можно сказать, что членение происходит в тех случаях, когда между компонентами сочетания проходит граница морфем; если этого нет, то и членение не имеет места. Разбирая вопрос о монофонемности или бифонемности сочетания [ž΄] + [зv΄], Л.В. высказал такую мысль: «‹…› ввиду того что ‹…› морфологическая граница редко приходится между ними, ‹…› я несколько склонен рассматривать все сочетание [ž΄зv΄] как одну фонему» (с.17). Мы видим здесь первую формулировку (хотя и недостаточно категоричную) того аксиоматического положения современной фонологии, согласно которому звукосочетание, разделенное морфемной границей, не может быть монофонемным. В то же время Л.В. достаточно осторожен при разрешении коллизии, которая возникает при стремлении провести последовательно морфологический принцип сегментации и обеспечить такую интерпретацию, которая не противоречила бы собственному языковому чутью («я несколько склонен»).
Вообще же мысль о том, что сочетание звуков может представлять одну фонему, была совершенно ясно выражена Щербой в примечании к первому определению фонемы (см. ниже): «Из этого определения следует, что, хотя в ближе нам стоящих языках s, k, t, š и т.д. и являются самостоятельными фонемами, но это отнюдь не является обязательным; можно себе представить язык, в котором все слоги открытые и состоят из одного какого-либо согласного и гласного a, и в таком языке фонемами будут sa, ka, ta, sa и т.д. - a не будет отделяться сознанием» (с.8).
Эта брошенная мимоходом мысль оказалась исключительно плодотворной; она была подхвачена и развита учениками Щербы - Е.Д.Поливановым и А.А.Драгуновым, предложившими понятие «силлабофонемы», а в последнее время на ее основе строится (также последователями Л.В.) новое направление в фонологии - фонология слоговых языков.11
Подводя итог обсуждения вопроса о делении потока речи, можно сказать, что, по Щербе, деление произносительно-слуховое связано с делением семасиологически-морфологическим и является производным от него. Проведенный анализ позволил Л.В. дать следующее провизорное определение фонемы: «‹…› это кратчайший элемент общих акустических представлений данного языка, способный ассоциироваться в этом языке со смысловыми представлениями» (с.8). В этом определении за психологической оболочкой ясно видна собственно лингвистическая сущность теории Щербы.
Далее Л.В.Щерба переходит к тому, что сейчас в фонологии называют парадигматической идентификацией фонемы, т.е. к выявлению факторов, связывающих аллофоны одной фонемы. Подобно тому как за звуковым словом-типом стоит множество зачастую весьма разных произношений, за одним типовым звуковым представлением - фонемой - стоит множество различных оттенков. «Какие же факторы регулируют образование этих типовых представлений, т.е. образование фонем». Сейчас мы сказали бы - какими факторами определяется связь между аллофонами одной фонемы и отсутствие связи между разными фонемами. Ответ, который мы находим у Щербы, недвусмыслен: оттенки одной фонемы мы ассоциируем «с одним и тем же смысловым представлением», тогда как мы различаем все способное «само по себе ассоциироваться с новым значением» (с.9).
Сходство или несходство акустическое при этом не играет решающей роли; так, палатализованное t΄ и непалатализованное t мы воспринимаем «как две разные фонемы, так как в одеть/одет, разуть/разут, тук/тюк они дифференцируют значение» (с.9), а палатализованное d΄ и непалатализованное d во французском языке являются оттенками одной фонемы, так как они «не способны во французском дифференцировать значения» (с.10). Щерба придавал этому моменту в своей теории большое значение. Поэтому он приводит еще целый ряд примеров, которые должны убедить читателя в том, что одни и те же звуковые различия служат в одном языке для различения фонем, а в другом - оттенков одной и той же фонемы (с.10-12).
Совершенно неоцененной и, можно даже сказать, незамеченной вплоть до наших дней остается еще одна чрезвычайно важная мысль о том, в чем именно выражается действие смыслового фактора при парадигматической идентификации фонемы. В начале раздела «Результаты исследования» Л.В.Щерба, говоря о составе гласных фонем русского языка, останавливается на вопросе о противопоставлении ы и i и говорит: «‹…› так как нет случаев чередования ы и i в корнях, в противоположность разным оттенкам e (белый/бель) - то ы является все-таки самостоятельной фонемой, хотя ‹…› и не в той же мере, как a, e, i, o, u» (с.50).
Значит, по Щербе, оттенки одной фонемы, во-первых, привязаны к определенной фонетической позиции (находятся в отношении дополнительной дистрибуции), во-вторых, они должны быть связаны между собой чередованием в одной и той же морфеме.
Рассмотрев вопрос о тождестве фонемы, о сопринадлежности ее оттенков, Л.В.Щерба дополнил приведенное выше определение фонемы: к словам «способное ассоциироваться со смысловыми представлениями» он добавил «и дифференцировать слова» (с.14).
Итак, можно сказать, что если Бодуэн открыл фонему, то Щерба открыл ее смыслоразличительную функцию. Это было отмечено Трубецким в «Основах фонологии»12, который ссылается кроме «Русских гласных» и на брошюру Л.В. о русском произношении, опубликованную во Франции в 1911 г.; однако, в этой брошюре нет никакой аргументации, дано только определение фонемы, содержащее указание на ее способность различать слова.13
Приоритет Л.В.Щербы особенно подчеркивал С.И.Бернштейн: «Вместе с тем С.К. исходит из понятия словоразличения, которое введено в фонологию в качестве основного критерия фонемы не Бодуэном де Куртенэ, а Л.В.Щербой. Но об этом общепризнанном факте - о том, что именно Щербе принадлежит эта заслуга, С.К.Шаумян странным образом забывает».14
В своем ответе на рецензию Томсона Л.В.Щерба снова защищал мысль о значении смысла для идентификации фонемы, но не смог убедить его в этом. Вместе с ответом Л.В. в том же номере журнала были опубликованы замечания Томсона на этот ответ, в которых мы находим следующие строки: «Палатализованные звуки k, например, в таких звуковых цепочках, как кем, дикие ближе всего ассоциируются между собой, точно так же ассоциируются между собой лабиализованные k как в куст и т.д., а благодаря их хотя и незначительному сходству по звуку и артикуляции все k-звуки образуют большую ассоциативную группу, которая в отличие от p, t и т.д. обозначается буквой k. Так в самих звуковых представлениях даны естественные основы для классификации, и нам отнюдь не следует примешивать сюда чужеродные смысловые признаки, как это делает Щерба».15
Из этих слов мы видим, что Томсон ничего не понял в теории фонемы. Но удивительнее всего то, что выдвигаемое им на первый план фонетическое сходство оказывается для многих фонологов, начиная с Джоунза и Трубецкого, необходимым условием идентификации аллофонов одной фонемы, о смысловом же факторе, как его трактовал Щерба, они забывают.
Возвращаясь к психологическому анализу фонемы, Л.В.Щерба говорит, что она представляет собой «совершенно конкретное звуковое представление, которое возникает у нас, как результат процесса „ассимиляции“ под влиянием довольно различных впечатлений ‹…›. Говоря вообще, фонемами являются те оттенки, которые находятся в наименьшей зависимости от окружающих условий» (с.12). Употребление термина «фонема» в этой формулировке, провоцирующей ложное понимание отношений между фонемой и оттенком, нельзя не признать неудачным. В «Фонетике французского языка» он в этом случае заменяет термин «фонема» термином «типичный оттенок».
Внимательное прочтение «Русских гласных» показывает, что Щерба все же не отождествлял фонему с типичным оттенком, что он все оттенки считал равноправными представителями фонемы в ее функционировании. В подразделе книги, именующемся «Видоизменения фонем в зависимости от фонетических условий», когда Л.В. говорит, что «фонема а имеет два чередующихся друг с другом оттенка» (с.77), а «фонема е имеет три чередующихся оттенка» (с.79), он включает в их число также и «типовые оттенки» (с.94), т.е. то, что он в предыдущем разделе называл фонемами.
Реальность понятия типичного оттенка доказывается тем обстоятельством, что носитель языка осознает только его и намерен произносить в любом фонетическом положении именно его. «При процессе говорения, - читаем мы на с.15, - ‹…› мы всегда стремимся „произносить фонемы“ одинаково во всех положениях. И если мы этого не делаем ‹…›, то происходит это от недостаточного задерживания вниманием влияния других фонетических представлений».
Из всего сказанного вытекает, что правильнее говорить не об объединении оттенков одной фонемы, как это делают при парадигматической идентификации фонемы, а скорее о «распадении фонем на оттенки под влиянием разнообразных фонетических факторов» (с.15). В таком случае естественно ожидать, что оттенки одной фонемы будут в чем-то сходны между собой. Даже если оставить в стороне соображения психолингвистического характера и не обращаться к сознанию говорящих, а подойти к вопросу с чисто лингвистических позиций, то придется признать вполне логичным утверждение, что одна и та же языковая единица (в данном случае - фонема) должна обладать постоянными чертами и только неодинаковость условий ее функционирования в речи может нарушить это свойство. Рассматривая кимографические кривые, на которых одна и та же фонема зафиксирована в разных словах, Л.В.Щерба сделал весьма интересное открытие, подтвержденное разными исследователями много лет спустя. «Я конечно далек от мысли, - писал он, - придавать серьезное значение этим кривым: мой наивный метод совершенно не подходит для такого исследования. ‹…› Однако именно эти кривые и показывают, что дело сложнее, чем это обыкновенно думают. По-видимому, гласные в словах очень неоднородны по составу, как это ясно видно хотя бы из первой кривой» (с.89). И в другом месте: «‹…› тому, что мы называем фонемой а, в слове ад например, в произношении вовсе не соответствует нечто однородное - наоборот, гласный элемент ‹…› проходит через всевозможные оттенки a и кончается открытым e» (с.12-13). Наряду с этим оказалось, что хотя это и небольшая часть гласного, но все же имеется участок, который остается постоянным во всех случаях. В этом, очевидно, и проявляется стремление произносить фонему одинаково.
Эта мысль Л.В.Щербы не обсуждалась долгое время в фонологической литературе. Только в конце 1950-х годов появились исследования акустических признаков, характеризующих неоднородность гласных16, а в 1979 г. Л.Г.Скалозуб, исследовавшая динамику образования звуков по данным кинорентгена, пришла к выводу, что «идея Л.В.Щербы, высказанная им в „Русских гласных в качественном и количественном отношении“, подтверждается экспериментальным исследованием динамики звукообразования».17
Теорию фонемы Л.В.Щербы отличает еще одна очень важная черта: признание динамического характера системы фонем. Он говорит, что «абсолютной границы между оттенками и фонемами нет» (с.16), что «существуют фонемы более самостоятельные и менее самостоятельные», «некоторые оттенки близки к тому, чтобы стать фонемами» (с.17). Такое понимание вещей дает выход в диахронию, и Щерба пишет: «Вообще говоря, фонетическая история языка, в известной части, сводится с одной стороны к исчезновению из сознания некоторых фонетических различий, к исчезновению одних фонем, а с другой стороны к осознанию некоторых оттенков, к появлению других, новых фонем» (с.17). Далее он приводит иллюстрации обоих видов фонетической эволюции. В лужицком говоре он наблюдал, что «различие n/n΄ исчезает из сознания говорящих, лишаясь смысловых ассоциаций, которые все перенесены в данном случае на гласный: после бывших мягких стоит [ε], а после твердых [æ]» (с.17). В результате одно и то же слово может произноситься и с твердым и с мягким согласным. Для говорящих это безразлично, т.е. мы имеем здесь свободное варьирование, выражаясь современными терминами. В русском языке в словах: передний, средний, летний произносятся мягкие d΄ и t΄, однако ввиду имплозивности их в позиции перед смычным, их качество обнаруживается только благодаря тому, что е перед ними выступает в закрытом оттенке /е/. «Предположим, - говорит Щерба, - что эта мягкость (согласных. - Ред.) будет играть в данном случае морфологическую роль», тогда указанные оттенки гласных «должны будут появиться в светлом поле сознания. Если таких случаев будет достаточно, то новые фонемы готовы» (с.18). Бросается в глаза, насколько близки все эти мысли важнейшим положениям современной диахронической фонологии.
Фонологический раздел «Введения» начинается со слов: «Отправным пунктом моей работы являются идеи И.А.Бодуэна де Куртенэ, высказывавшиеся и теперь высказываемые им в разных печатных трудах» (с.1). Заканчивается этот раздел снова ссылкой на Бодуэна: «‹…› мои объективно проявляющиеся в произношении „оттенки фонем“ являются дивергентами Бодуэна. ‹…› Но нужно сказать, что обратное не всегда справедливо, т.е. не все дивергенции будут оттенками фонем, так как понятие Бодуэна шире: оно включает и те случаи, когда мы под влиянием этимологического чутья воспринимаем как нечто одинаковое то, что в других случаях нами различается» (с.19).
Для понимания того, что имел здесь в виду Л.В.Щерба, нужно вспомнить, что Бодуэн строил свою теорию фонемы, отправляясь от морфемы, что первоначально он считал одной фонемой даже межъязыковые корреспонденции звуков. В единстве морфемы он видел основание для объединения чередующихся в ней звуков в одну фонему. При этом он считал дивергенциями одной фонемы не только те звуки, которые никогда в данном языке не встречаются в одной и той же позиции, как, например, нелабиализованное и лабиализованное t в русском языке (ср. эта и эту), но и такие, которые чередуются только в определенных позициях (как теперь говорят - в позициях нейтрализации), ср. /xoda/ и /xot/.
Точка зрения Щербы коренным образом отличается от бодуэновской, впоследствии развитой представителями Московской фонологической школы. Он защищал идею автономности фонемы, в соответствии с которой оттенки одной фонемы никогда не могут встречаться в одинаковой фонетической позиции. Отсюда и несовпадение понятий дивергенции и оттенка.
Анализ акустических и артикуляционных (физиологических) характеристик гласных, в соответствии с уровнем экспериментальных методик начала нашего века, проводился Л.В.Щербой на материале, представляющем «изолированные гласные»: говоря о принципиальной возможности такого подхода, Л.В. обращает особенное внимание на «искусство фонетика, которое состоит прежде всего в умении изолировать отдельные элементы связной речи, совершенно не изменяя их характера» (с.25). Стоит заметить, что, стремясь рассматривать фонетические и фонологические свойства звуковых единиц как две стороны одного явления, Л.В. очень часто говорит о необходимости специальной фонетической тренировки исследователя (призыв, забытый в дальнейшем, поскольку сами материальные характеристики звуковых единиц были выведены за границы интересов исследователя-лингвиста).
Изложению результатов эксперимента предпослан раздел, посвященный описанию акустических и физиологических методов исследования гласных. Упомянув практически обо всех способах анализа акустических свойств гласных (в том числе и синтез, результаты которого Л.В. явно не удовлетворяли), Л.В. приводит и критический разбор основных работ в области акустической фонетики. Естественно, что и в этих работах, да и в исследовании самого Л.В., под «характерным тоном» гласного чаще всего понимается какая-либо гармоника основного тона, хотя при работе с камертонами Л.В. измерял резонансные характеристики надгортанных полостей. Очень тонкие наблюдения относительно связи артикуляционных и акустических характеристик мы встречаем уже в кратком описании собственной методики; говоря о способах нахождения артикуляции, при которой звук камертона вызывает наиболее сильный резонанс в полости рта, Л.В. пишет: «если, например, для получения хорошего резонанса нужно поднять среднюю часть языка, значит камертон взят слишком высокий» (с.30). Это замечание показывает, что артикуляционно-акустические корреляты диезности (впрочем, и ряда других признаков), охарактеризованные в уже упоминавшейся дихотомической теории дифференциальных признаков фонем, осознавались Л.В.Щербой вполне отчетливо.
Анализируя данные других авторов, касающиеся акустических характеристик гласных, Л.В. как будто бы исходит из идеи о существовании некоторых универсальных звуковых типов: каждую из исследованных им русских гласных он сравнивает с гласными других языков (см.табл.1-5). Однако при внимательном чтении работы мы обнаруживаем, что Л.В. стремится не только описать специфические особенности исследованных им гласных, но и по акустическим характеристикам, полученным другими авторами, восстановить реальный фонетический облик звука. Ср.: «В определениях Hermann'а кроме того позволяю себе заподозрить и диалектизм, т.е. такое а, которое русские воспринимают как свое о и которое очень распространено в Германии» (с.54). Замечаний такого рода в книге Л.В. очень много.
Современные представления о формантной структуре гласных сложились сравнительно недавно, и вопрос о количестве «характерных тонов», образующих качество гласного, не до конца ясен и сегодня, поскольку оказывается, что для разных гласных этот вопрос может быть решен по-разному.18
Отметим, что Л.В., вслед за Гельмгольцем и Траутманом, склонен признать, что «каждый гласный характеризуется не одним тоном, а двумя или несколькими» (с.40). Приведенная им таблица характерных тонов русских гласных (см.табл.6) содержит данные о двух или трех «характерных тонах» гласных.
Л.В.Щерба исследовал не только изолированно произнесенные основные оттенки, но и те оттенки ударных гласных, которые возникают под влиянием соседнего мягкого согласного. Для разных гласных, по мнению Л.В., можно говорить о разных результатах такого влияния: для а и ы существенны две позиции: в абсолютном конце слова, перед твердым согласным (а для гласного а - и перед j) гласный представлен своим основным оттенком; для е существенны три разные позиции: в абсолютном конце слова, после мягкого перед твердым и после твердого перед мягким реализуется, по мнению Л.В., основной оттенок фонемы; между мягкими - очень закрытый /е/, характерный тон которого Л.В. определяет в 2056 v.d. (т.е. здесь, практически, отмечается высокая частота FII - выше 2000 Гц, - характеризующая очень переднее образование гласного); третий оттенок е - открытый гласный типа [ε] - произносится между твердыми согласными. Гласный i, по наблюдениям Л.В., также представлен тремя оттенками: основным (в абсолютном конце слова и перед твердыми щелевыми); в положении перед мягкими согласными (с характерным тоном в 3520 v.d.); в положении перед твердыми смычными (характерный тон - 2432 v.d.). Гласные o и u, по мнению Л.В., не имеют различных оттенков, зависящих от твердости или мягкости следующего за ними согласного.
Сравнивая полученные Л.В.Щербой частоты характерных тонов гласных с частотами формант русских гласных, полученными в последние десятилетия при помощи современной анализирующей аппаратуры, нельзя не удивиться тем соответствиям, которые мы при этом наблюдаем. Хотя Л.В. и выделял несколько (2-3) характерных тонов гласного, в табл.7 (с.84) он приводит по одному тону для каждого оттенка. Для гласных u и o характерные тоны, обнаруженные Л.В., лежат в области между частотами FI и FII этих гласных; для гласной a характерный тон ближе к FII, чем к FI (особенно, если учесть, что он значительно повышается в соседстве с мягким - это как раз характерно для FII). Для гласных e и i характерный тон расположен в области FII, а иногда и в области средней между FII и FIII (например, для i не перед твердым согласным). Поразительно, насколько такая оценка совпадает с сегодняшними представлениями о способах слухового описания спектра гласного!
Анализируя изменения гласных после мягких согласных, Л.В. останавливается на лингвистической значимости так называемых переходных звуков. Во-первых, он замечает, что «наше восприятие „мягкости“ согласных перед a, o, u обуславливается главным образом этим среднеязычным элементом19 гласного, а при p, k в начале слова исключительно только этим элементом» (с.87). По существу, речь идет о соотношении фонологически важного признака и его реализации; сейчас нам известно, что вопрос этот и сегодня имеет и теоретическое, и практическое значение.
Во-вторых, Л.В. говорит о большом значении переходных звуков в процессе фонетической эволюции языков, т.е. указывает на потенциальные «слабые точки» звуковой цепи, переосмысление функциональной нагрузки которых может привести к фонемному сдвигу (см. с. 88 и сл.).
В-третьих, он указывает на различные степени изменения общей картины гласного под влиянием переходных участков: обладающий небольшой длительностью u в соседстве с мягким согласным (лют, тюк) не идентичен гласному в соседстве с твердым согласным (пуд), поскольку «язык не успевает принять вполне нужного положения» (с.91). Более длительные гласные, наоборот, всегда содержат характерный участок, и можно сказать, что эти наблюдения Л.В. как бы предостерегают от умозрительных заключений о «симметричности» (или «пропорциональности») звуковых изменений и дают пример тщательного анализа каждого факта в отдельности.
При описании изменений безударных гласных Л.В. затрагивает и вопрос, касающийся определения фонемного состава слова. Говоря о том, что в безударной позиции невозможны o и e, а также a после мягкого и j, Л.В. замечает: «Как мне однако кажется, их нет не только в произношении, но и психологически, т.е. в намерении» (с.95). Как актуальны сейчас эти мысли Л.В., имеющие непосредственное отношение к проблеме соотношения фонемной программы слова и ее реализации! Здесь же Л.В. говорит и о значении морфологических факторов в этой ситуации: «‹…› в коренных морфемах, я думаю, не существует ни неударенного a после палатализованных, ни неударенного o; однако в окончаниях дело обстоит иначе» (с.96). Известно, что характеристики морфологически нагруженных частей слова (например, флексий) - актуальный вопрос и для современного языкознания, поскольку именно эти участки звуковой цепи непосредственно выполняют различительную функцию. Это приводит многих исследователей к мысли о том, что фонетические характеристики здесь должны быть иные, чем в фонетически сходных ситуациях, где, однако, нет морфологической нагруженности звука. Л.В. различает, с одной стороны, звуковую реализацию таких слов, с другой - психологическую интерпретацию их в специальных случаях: в словах сало, дыня, по мнению Л.В., в медленном произношении реализуются соответственно [o] и [a], тогда как в словах много, знамя - [a] и [e].
Анализ безударных гласных интересен сегодня и с чисто фонетической точки зрения: сначала Л.В. говорит о том, что дифференциация слогов по силе - одна из причин большой качественной вариативности гласных (с.94), однако, после рассмотрения реальных звуков, мы встречаем не только сомнение в значении интенсивности (силы) для качественных изменений, но и следующее недвусмысленное заявление: «непосредственной причиной качественного изменения наших неударенных гласных является их количественная редукция» (с.104).
Различая две степени редукции для /а/ (соответственно обозначаемые Л.В. как [Λ] и [a]), Л.В. не выделяет этих степеней для других гласных, однако обращает особенное внимание на безударные [æ] и [у] в словах типа тая, таю и т.д. Говоря об [æ], Л.В. сетует на то, что «гласный этот совершенно не поддается исследованию, так как при попытках его выделить он сейчас же проясняется» (с.103). Дифтонгоидный характер этого гласного хорошо виден сегодня на динамических спектрограммах, а фонематическая сущность его - предмет современных нам дискуссий.
Кроме качественных изменений, зависящих от редукции, Л.В. упоминает также и о назализации гласных и о возможности их оглушения.
Данные о количественных характеристиках гласных получены при анализе кимографических записей 1377 слов - материал огромный не только для того времени, однако Л.В. считает, что полученные результаты - не окончательные и что предстоит большая исследовательская работа целого коллектива. Мы видим сегодня, что изучение количественных характеристик русских гласных находится в центре внимания фонетистов, поскольку длительность гласных выступает, с одной стороны, как фактор, определяющий характер редукции, с другой - как один из важнейших признаков просодической организации слова и синтагмы.
Л.В. уделяет большое внимание принципам членения и толкования кимографических записей - и даже если не всегда можно согласиться с толкованием Л.В. (см. об этом комментарии к с.112 и сл.)20, многие замечания свидетельствуют о глубоком понимании физиологических механизмов речеобразования: включения переходных участков в длительность гласного, разные принципы при определении начала и конца гласного в соседстве с глухими согласными (начало гласного определяется началом голосовых колебаний, конец же - другими признаками), учет разных признаков (ртовые, носовые и голосовые колебания, угол подъема кривой, величина задержки одних колебаний по отношению к другим и т.д.) - все это основывается на понимании тонких структур производства звуков в речевой цепи.
Нельзя не обратить внимание на основной результат измерений длительности гласных, а именно, на установление факта регулярных различий между ударными и безударными; «ударенные гласные в среднем в 1.5 раза больше неударенных» (с.148). Констатируя этот факт, Л.В. не ставит, однако, под вопрос динамический характер русского словесного ударения, считая длительность лишь сопутствующим его признаком. Сегодня оценка этих признаков несколько иная: из многочисленных экспериментально-фонетических данных видно, что длительность гласного в большей степени связана с его ударностью (безударностью) чем сила; это подтверждается и объективными характеристиками, и восприятием, а также практикой синтеза речеподобных сигналов и автоматического распознавания речи. Заметим, что Л.В. пришел (в более поздних своих работах) к интересным выводам относительно сложной природы русского словесного ударения, в реализации которого большую роль играют не только длительность и особое качество гласного, но и характер начала ударного гласного (что может быть сегодня соотнесено с характеристиками слоговых контрастов в ударных слогах).
Тонкий анализ реальных характеристик звучащей речи позволяет Л.В. продемонстрировать целый ряд сложных явлений. Так, оказывается, что хотя «длительность дифтонгов ‹…› во всех положениях значительно превышает длительность простых гласных» (с.152), это относится не ко всем сочетаниям гласных с j: ыj очень мало отличается по длительности от ы, что касается ij, то «в обыкновенном произношении синий и сини (от существительного синь) не отличается» (с.153). Таким образом, фонетическая реализация одной и той же фонемной модели (гласный + j) зависит от характеристик этого гласного, и здесь, в этой нерегулярности фонетических реализации, мы можем видеть потенциальное ядро фонетических изменений, не обусловленных функциональными характеристиками звуков, но провоцируемых их материальными свойствами: закрытый характер гласных /i/ и /ы/, с одной стороны, и близость артикуляционных свойств этих гласных со свойствами /j/, приводят к своеобразному упрощению звуковой последовательности, так что бифонемность [ij], [ыj] выводится нами не из собственных фонетических характеристик сочетаний, а из знания грамматической функции их.
Заканчивая, необходимо обратить внимание на то, что многие из вопросов, казавшихся Л.В. важными и требующими детального анализа, возникли перед ним именно потому, что он рассматривал фонетическую форму в неразрывной связи с языковой функцией звуков. Последовавшие десятилетия показали, что пренебрежение фонетической формой во имя строгой «функциональности» лингвистического исследования приводит к печальным последствиям: в этих случаях лингвист либо вовсе отказывается обращаться к звуковой субстанции, считая ее необязательной формой реализации языка, либо каждому функциональному явлению гипотетически приписывает обязательную фонетическую форму. И то, и другое, мешает такому лингвисту понять, насколько необходим анализ звуковых характеристик языка; щербовский подход, как показывают десятилетия, прошедшие со времени выхода его книги, оказывается единственно приемлемым в тех случаях, когда целью лингвистического исследования становится не еще одна очередная красивая схема, а реальное применение наших знаний о языке. Известно, что так называемые прикладные аспекты любой теоретической науки предполагают адекватность теоретической модели тому объекту, который исследуется. В случае фонологического описания щербовский подход к звуковым характеристикам оказывается наиболее продуктивным и практически - в решении проблем обучения и реабилитации речи и слуха, проблем автоматического распознавания речи и построения функциональной модели общения при помощи звучащей речи.
Примечания
1 Thomson A. Л.В. Щерба. Русские гласные в качественном и количественном отношении. - Archiv für slavische Philologie, 1913, Bd. XXXIV, H. 3-4, S. 567.
2 Ibid., S. 567.
3 Ščerba L. Einige Bemerkungen zu Ščerbas «Russische Vokale» veranlaßt durch die Rezension von A.Thomson. - Archiv für slavische Philologie , 1914, Bd. XXXV, H. 3-4, S. 564.
4 Ibid., S. 565. Щерба отмечает, что под «дифференцированными оттенками» и «самостоятельными звуками» надо понимать фонемы.
5 Malmberg B. The linguistic basis of phonetics. - In: Manuel of Phonetics. Amsterdam, 1968, p. 13-14.
6 Archiv für slavische Philologie , 1914, Bd. XXXV, S. 567.
7 Ibid., S. 567.
8 Ibid., S. 565.
9 У Бодуэна понятия синтагмы и слова разграничены нечетко.
10 В современной лингвистике в общем так представляет себе двойное членение А.Мартине.
11 Касевич В.Б. Элементы общей лингвистики. М., 1977.
12 Трубецкой Н.С. Основы фонологии. М., 1960, с. 42 (сноска).
13 Sčerba L.V. Court exposé de la prononciation russe. Paris, 1911 (русский перевод в кн.: Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л., 1974, с. 141-146).
14 Бернштейн С.И. Против идеализма в фонетике. - ИАН, 1952, т. XI, вып. 6, с. 555.
15 Archiv für slavische Philologie, 1914, Bd. XXXV, S. 574-575.
16 Бондарко А.В. К вопросу об акустическом составе русских ударных гласных. - Вестник Ленингр. ун-та, 1961, № 2, Сер. истории, языка и лит-ры, вып. 1, с. 132-140.
17 Скалозуб Л.Г. Динамика звукообразования (по данным кинорентгенографирования). Киев, 1979, с. 125.
18 «Приходится считать, что число неоднородностей в спектре гласного, обнаруживаемых человеком, не только больше двух (что соответствовало бы двухформантной гипотезе описания гласных. - Ред.), но ‹…› различно в разных гласных и зависит от конкретных особенностей стимула - таких, например, как значение его основной частоты» (Чистович Л.А. и др. Физиология речи. Восприятие речи человеком. Л., 1976, с. 274).
19 Т.е. переходным элементом, который Л.В.Щерба оценивал как е-образный.
20c. 112: Большое значение, придаваемое Л.В. толкованию кривых, свидетельствует о строго профессиональном подходе к материалу; не все предлагаемые Л.В. толкования кажутся сегодня правильными, однако сам принцип соотношения возможного восприятия с артикуляторными движениями чрезвычайно плодотворен.
Включение в длительность гласного и момента взрыва звонких согласных не соответствует теперешним представлениям о развитии артикуляции в сочетании «смычной согласный + гласный»: начало взрыва (соответствует моменту поднятия ртовой кривой на кимограммах) отделено от начала гласного временем, необходимым для выравнивания надсвязочного и подсвязочного давления (для звонких согласных - порядка 15-25 мс).
c. 115: Запаздывание голосовых вибраций, о котором пишет Л.В., в данном случае также связано с выравниванием надсвязочного и подсвязочного давления, и по данным осциллограмм и спектрограмм, а также по данным восприятия этот отрезок относится к согласному, а не к гласному.
Источник: [Л.Р. Зиндер, А.В. Бондарко] От редакции // Щерба, Л.В. Русские гласные в качественном и количественном отношении. - Л.: Наука, 1983. - С. V-XX.
Раздел(ы): Библиотека, Л.В. Щерба | Добавлено 2 октября 2005 г.