Вполне очевидно, что подойти к определению политической коммуникации можно как минимум с трех различных позиций: содержательной (семантической), функциональной (прагматической) и структурной (синтаксической, или формальной).
При содержательном подходе коммуникация признается политической, если политическим является содержание сообщений (прежде всего текстов), которыми обмениваются ее участники. При функциональном подходе определение коммуникации как политической обусловлено тем, что она преследует политические цели и имеет политические результаты. Наконец, структурный подход к политической коммуникации предполагает возможность указать какие-то формальные признаки, отличающие ее от других видов коммуникации. Наиболее естественными кандидатами на роль таких формальных признаков являются признаки жанровые (скажем, заведомо признается политической коммуникация путем обмена предвыборными речами), а также специфические процедуры коммуникации в политической сфере.
Аналогичные три подхода могут быть реализованы и при характеристике политических текстов, первый без изменений, второй с той оговоркой, что политическая функциональность текста обусловлена его включенностью в структуры политической коммуникации. А третий – при условии, что удастся описать структурную специфику, присущую именно политическим текстам.
В большинстве достаточно крупных стран различаются территориально-иерархические уровни политической коммуникации, которых в общем случае имеется не менее трех: федеральный, региональный и муниципальный. Кроме того, политическая коммуникация может осуществляться в нескольких функционально различных сферах. Основными такими (макро)сферами являются:
- Аппаратная, или бюрократическая коммуникация. Изучалась она почти исключительно в рамках не теории политической коммуникации, а теории управления, с одной стороны, и теории общественных институтов, с другой. При этом были получены очень значимые результаты, в частности, противопоставление оптимизирующего и удовлетворяющего подхода к принятию решений [Simon 1997], однако они нуждаются в предварительной раскодировке в более привычные для теории коммуникации термины. Применительно к России эта сфера изучена достаточно слабо, и сведения о ней можно почерпнуть в основном лишь из мемуарной литературы.
- Коммуникация в публичной политике. Именно она является основным объектом изучения коммуникативистов как в мире, так и в России, где, впрочем, публичная политика сформировалась в более или менее стандартной форме лишь с деградацией тоталитарной политической системы – хотя, конечно, с соответствующими оговорками распространить понятие публичной политики можно и на практики советского периода.
- Парламентская коммуникация. В мировой практике она является объектом пристального внимания теоретиков политической коммуникации, однако в России, в связи со спецификой ее парламентаризма, а также определенным тяготением парламентской коммуникации к аппаратным формам (значительная закрытость части материалов, редактирование их перед публикацией) она оказывается изученной недостаточно и, более того, привлекающей куда меньший интерес по сравнению с публичной коммуникацией.
- Переговорная коммуникация, осуществляющая, в свою очередь, на различных уровнях и в различных формах, изучена довольно хорошо, однако ее изучение довольно давно выделилось в самостоятельную междисциплинарную область, имеющую не столь много точек пересечения с теорией политической коммуникации.
Говоря об участниках политической коммуникации, следует отметить, что – это разнообразные авторы (генераторы) политических текстов, с одной стороны, и их аудитория (адресаты, или реципиенты), с другой. Разнообразие реципиентов политических сообщений естественно описывать как наличие множественной и диверсифицированной аудитории, и автор политического текста должен стремиться наличие множественных интерпретаторов учитывать; отсутствие такого учета можно считать дефектом политико-коммуникативного процесса – как, впрочем, и рассогласованность или явную неоднородность текста, иногда возникающую при множественности адресатов.
А что это, собственно, такое – язык политики? Существует ли он как лингвистический феномен, и если да, то как охарактеризовать его изнутри, в собственно лингвистических терминах?
То, что обычно имеется в виду под «языком политики», в норме не выходит за рамки грамматических, да в общем-то и лексических норм соответствующих идиоэтнических языков – русского, английского, немецкого, французского, арабского и т.д. Уже достаточно беглое знакомство с исследованиями, библиографически помечаемыми посредством рубрикаторов и \ или ключевых слов «политический язык», «политический дискурс», «политическая коммуникация», «политический текст», «язык и политика» и т.п., показывает, что основным их объектом являются прежде всего наиболее яркие примеры политически маркированного использования соответствующего идиоэтнического языка различными политически задаваемыми субъектами коммуникации. Утверждение о том, что политическая лингвистика должна пройти дескриптивистский этап и определить свой предмет по аналогии с идиоэтническим языком, имеет своим следствием предположение, в соответствии с которым в качестве основного предмета политической лингвистики должно быть в явном виде зафиксировано множество «языков» конкретных политических режимов, партий, блоков и прочих общественных институтов и, в пределе, индивидуальных политиков. Между тем, своеобразие этих языков лишь в очень малой степени определяется в терминах грамматики и лексики.
Из этого противоречия два выхода; в соответствии с первым из них, слово язык (равно как и его эквиваленты в других европейских языках) считается многозначным; соответственно, предпринимается очередное расчленение обыденного представления о языке и из него выделяется некоторая составляющая, которая и описывает интересующие нас черты своеобразия. При аналогичном расчленении обыденного понимани языка вводятся, среди прочего, термины «дискурс» и «дискурсные практики»; в случае же «политического языка» естественно говорить об идиополитическом дискурсе и идиополитических дискурсных практиках. Но приходится оговаривать, что термин «дискурс» при этом используется в одном из нескольких существующих пониманий – том, которое восходит в основном к идеям М. Фуко и в соответствии с которым под дискурсом понимаются «конкретные языковые практики, которые обеспечивают личностную идентичность, задают поле деятельности и устанавливают ее объекты и тематики» [Shapiro et al. 1988, 398]. Другой выход из противоречия заключается в признании того, что язык, как говорится, «умнее человека», и если выражения типа «язык власти» или «язык политики» естественным языком допускаются. То, стало быть, план содержания слова язык просто шире соссюровского представления о языковой системе и включает в себя также, как минимум, тенденции в свободной сочетаемости и выборе альтернативных средств выражения, статистические закономерности, излюбленные тем или иным субъектом речи тематики и иные не-структурные факторы. Реально обоснование «политической лингвистики» предполагает учет, помимо прочего, некоторых идей из стилистики и теории подъязыков. Представление об идиополитическом дискурсе фиксирует предмет «политической лингвистики», но не дает прямого ответа на вопрос о том, в чем заключается его своеобразие и каким конкретно способом оно может изучаться. В этой связи введение принципа дополнительности лингвистического исследования представляется целесообразным. Он гласит, что в случае рассогласования онтологии и техники соотношение «лингвистического» и «дискурсного» начал в исследовании носит компенсаторный характер. Иными словами, находясь на удалении от «языкового полюса» можно либо изучать структурными средствами преимущественно дискурсные (не слишком строго идентифицируемые) феномены, либо, если же объектом исследования выступают относительно однозначно идентифицируемые лингвистические феномены, то их изучение в значительной мере сводится к анализу тенденций и вероятностей.
Итак, идиополитический дискурс – это действительно форма, но понимаемая предельно широко – включая то, что называется формой содержания. Идиополитический дискурс – это не только особенности лингвистической структуры, но и количественные тенденции в их использовании, это тематика и количественные характеристики тематики. Это специфическая идеология, проявляющаяся в языковых формах, это, наконец, значительная часть того, что в традиционной филологии описывается понятием «стиль». Иными словами, это все то, что делает политический дискурс узнаваемым.
Остановимся на одном частном сюжете, существенном для описания идиополитических дискурсов – типологии современных российских идиополитических дискурсов.
По сути дела, отчетливо воспринимаемая «особость», узнаваемость некоторого идиополитического дискурса определяется, как и в случае литературного идиостиля, своеобразием формы и содержания генерируемых в его рамках текстов (причем категории формы и содержания, как уже было сказано, в данном случае не являются жестко противопоставленными), с одной стороны, и/или «раскрученностью» субъекта (неважно, какой природы), то есть тем, насколько интенсивно результаты его дискурсивной деятельности предъявляются реципиентам – с другой. Первый фактор с очевидностью важнее, однако второй способен до известной степени компенсировать недостаточное своеобразие дискурса и сделать его вполне узнаваемым на основании вообще-то достаточно малозначительных отличительных признаков – так, в частности, обстоит дело с идиодискурсом Г.А. Зюганова.
Современный российский политический дискурс – это прежде всего дискурс средств массовой информации, и публицисты ведущих СМИ – в большей степени творцы политического языка, чем большинство политиков. Один и тот же политический факт может пониматься совершенно по-разному различными людьми, и это совсем не означает, что один из них видит истину, а другой заблуждается: обе точки зрения одинаково имеют право на существование. Политическая коммуникация является тем более сильным средством влияния, чем это влияние как правило скрыто. Политические сообщения посвящены конкретным событиям, проблемам и решениям, часто они выглядят как констатация фактов, в действительности создавая определенное отношение к этим фактам и специфическое понимание смысла событий. Политическая коммуникация в значительной степени односторонний процесс. Как правило, сообщения исходят от лидера, в его руках находится "машина, производящая смыслы". Однако, "производство смыслов" в огромной мере зависит от уже существующего взгляда на вещи, а сообщения должны отвечать интересам публики.
Однако не только лидеры воздействуют на массы, но и последователи имеют - правда в меньшей степени - средства влияния на лидеров. Последователи могут по-разному реагировать на действия лидера. Они могут включиться в процесс политической коммуникации, высказываясь за или против лидера. Могут совершать действия в соответствии с волей лидера или игнорируя его. И все же самым мощным средством воздействия, придающим смысл всем действиям выборных лидеров, является голосование.
Процесс взаимодействия лидеров и последователей динамичен и практически бесконечен. Лидер постоянно должен завоевывать свою лидерскую позицию и симпатии своих последователей. Последователи корректируют свое отношение к данному лидеру или выбирают новых лидеров. Лидер, пытающийся завоевать и сохранить своих последователей и официальный пост, обречен на непрекращающуюся работу по утверждению своей власти. Однако, чтобы добиться успеха, он может опереться на разнообразный арсенал средств, выбрать различные методы и стратегии влияния. Необходимо помнить, что в сегодняшней политической жизни самым мощным и надежным средством воздействия политика на публику является коммуникация. С ее помощью политик не только передает свои мысли и чувства, но и конструирует свой образ и даже создает специфическую политическую реальность.
Наиболее серьезные разработки в области теории политической системы связаны с «системной моделью» Д. Истона, «функциональной моделью» Г. Алмонда и «кибернетической моделью» К. Дойча. Эти модели адаптировали общесистемный и структурно-функциональный подходы к анализу политической жизни. В частности в политической теории начинает использоваться «внеисторический» подход, имеющий свои корни в естествознании (Л. фон Берталанфи) и кибернетике (Н. Винер). В политологии начинают использоваться термины «вход» в систему, «выход», «обратная связь», «внешняя среда». Естественно, что неотъемлимой частью этих моделей является политическая коммуникация, т.к. концепция политической системы вывела на первый план рассмотрение процессов взаимодействия политических институтов, социальной среды и центров принятия решений.
В течение пяти последних десятилетий исследовательской деятельности в области теории политических коммуникаций, ученые предлагали различные модели, объясняющие воздействие СМИ на общественное мнение и, следовательно, (если общественное мнение рассматривается как один из наиболее существенных элементов политической культуры) на формирование и развитие политического процесса. В 40-е годы многие американские и западноевропейские аналитики считали, что пресса и радио контролируют мысли людей в общественной сфере. Эта модель получила название модели максимального эффекта. Однако после второй мировой войны до начала 70-х годов господствующим был, скорее, обратный взгляд: независимо от того, идет ли речь о прямом обращении СМИ к индивидам или же косвенном (семья, знакомые, клубы и т.д.), их влияние на формирование позиций, отношения к обществу и политике имеет минимальный эффект. Таким образом возникла модель минимального эффекта.
Существует любопытная связь между степенью аналитичности материала и предлагаемым образом разумного действия. Если в чисто информационных материалах установка «голосовать «за» присутствует примерно в 50% случаев, то в материалах аналитических – уже в 75% случаев. И наоборот, установка «голосовать «против» содержится в 15% информационных материалов и лишь в 5% аналитических. Из этого можно сделать вывод: чем глубже автор анализирует ситуацию, тем чаще он приходит к выводу о необходимости поддержки действующего президента. С другой стороны, такое соотношение материалов может говорить об ангажированности авторов газет, которые подводят свой анализ под заранее утвержденный тезис.
Для создания образа разумного действия газеты используют целый набор выразительных средств. Предпочтение отдается конкретным фактам с одновременным использованием лексических средств (эпитетов, метафор, сравнений). Реже используются ссылки на мнения людей: "«ростых избирателей"», лиц, пользующихся авторитетом в политических кругах, аналитиков, экспертов. Еще реже в качестве выразительного средства используются цифровые данные. Как правило, это либо рейтинги кандидатов по результатам социологических опросов, либо наглядные социально-экономические показатели, отражающие положение в стране. Все эти выразительные средства активно используются для продвижения как позиции «за», так и позиции «против». Характерно, что авторы, обосновывающие позицию «за», стараются использовать в первую очередь факты. Те же, кто придерживается позиции «против», предпочитают опираться на мнения «простых людей».
Интересно, что факты являются основным выразительным средством в авторских материалах и официальных сообщениях, а лексические приемы – в редакционных статьях, документах и материалах, публикуемых на правах рекламы.
В настоящее время можно выделить две основные модели, ориентируясь на которые ученые изучали СМИ. Первая была ориентирована на исследования воздействия массовых коммуникаций на индивидуальное поведение и социальную жизнь. Вторая, развивавшаяся в последние тридцать лет под влиянием культурологии, культурной антропологии и других междисциплинарных научных направлений, концентрировала внимание ученых на понимании связей между текстами, индивидами и социальными структурами. В дальнейшем эти модели получили в литературе соответствующие названия: модель «исследования воздействия» (Effects Research) и модель «анализа текста» (Text Analysis). Теория политических коммуникаций, развиваясь как одно из наиболее динамичных направлений политической науки, будучи первоначально более ориентированной на первую модель, постепенно все более испытывала влияние междисциплинарных исследований.
Источник: http://www.politstudies.ru/forum/viewtopic.php (27/04/2003)
Раздел: Библиотека | Добавлено 4 июня 2005 г.