© 2004, Денис Владимирович Хворостин.
Границы моего сознания очерчены моим языком.
Л. Витгенштейн
Многочисленные вопросы, которые стояли перед человеком в процессе эволюции, связаны с получением, кодировкой, хранением и передачей информации. Сведения, получаемые извне, а затем активно перерабатываемые индивидом в процессе мышления, относятся к разным сторонам его жизнедеятельности, претерпевают изменения с течением времени и, следовательно, нуждаются в постоянной систематизации, кодировке и перекодировке, необходимой для их сохранения и дальнейшей трансформации [Глазунова 2000].
С развитием мышления по мере накапливания информации у человека неизбежно возникало желание эту информацию отобразить в том виде, в котором она может храниться или передаваться от одного члена коллектива другому. Мыслительные процессы абстрагирования требовали создания адекватной системы отражения предметов, которые в данный момент отсутствовали в поле зрения индивидуума [там же]. Такой системой стал язык.
Между тем, язык является не только средством, при помощи которого мы получаем большую часть сведений о культуре и познавательных процессах, но, согласно ряду теорий, также и основным фактором, определяющим наши мыслительные процессы. Последнее требует подробного обсуждения.
Широко распространено мнение, что язык - это средство, при помощи которого человек выражает свои ощущения и мысли, и не имеет значения, где человек появился на свет. Однако не менее распространено и обратное положение: мышление человека обусловлено его языком. Ответ на вопрос, какую роль играет то обстоятельство, что человек говорит именно на данном языке, а не на каком-то другом, даёт (среди прочих гипотез) гипотеза лингвистической отностительности (гипотеза Сепира-Уорфа).
Гипотеза Сепира-Уорфа - концепция, согласно которой структура языка и системная семантика его единиц коррелируют со структурой мышления и способом познания внешнего мира у того или иного народа. Иными словами, познание внешнего мира зависит от языка, на котором мы говорим. Однако это лишь одно из немногих толкований гипотезы Сепира-Уорфа.
В своей работе мы рассмотрим различные толкования гипотезы лингвистической относительности в свете теории познания, ряд экспериментов, подтверждающих и опровергающих гипотезу, и попытаемся суммировать те философские положения, которые были сделаны на основе рассматриваемой гипотезы.
1. Гипотеза лингвистической отностительности
Minds make language.
And language make minds.
Чарлтон Лэард
Принцип лингвистической относительности
Учение об относительности в лингвистике возникло в конце XIX - начале XX в. в русле релятивизма как общеметодологического принципа1 и [принято считать, что] ведёт свое начало от работ основоположников этнолингвистики - антрополога Франца Боаса, его ученика Эдуарда Сепира и ученика последнего Бенджамена Уорфа. В той наиболее радикальной форме, которая вошла в историю лингвистики под названием "гипотезы Сепира-Уорфа", гипотеза лингвистической относительности была приписана Б. Уорфу на основании ряда его утверждений и эффектных примеров, содержавшихся в его статьях. Между тем, свои утверждения Б. Уорф сопровождал рядом оговорок, у Сепира же категорических формулировок не было вообще [ГЛО 2004].
Отметим, что идеи, сопоставимые с принципом лингвистической относительности, разрабатывались в русле неогумбольдтианства. в двух его разветвлениях - европейском (Л. Вейсгербер, И. Трир, Х. Глинц, Г. Ипсен и др.) и американском (куда кроме Э. Сепира и Б. Уорфа входили Д. Хаймз и проч.). Схожие идеи высказывались А. Кожибским2, К. Айдукевичем, Л. Витгенштейном, Л.В. Щербой и прочими исследователями.
Формирующая роль языка в познавательных процессах признается и в марксистской психологии, изучающей опосредствующее влияние языковых значений на процессы категоризации в мышлении, восприятии, памяти, внимании и т.д., но в гипотезе лингвистической относительности эта роль абсолютизируется, что ведет к неправомерному представлению об "отгороженности" познания, осуществляемого посредством структур языка, от реального мира, к отрыву значений от общественной практики и ошибочному тезису о тождестве языка и мышления3.
Отметим также, что идеи неогумбольдтианцев относительно влияния языка на мыслительные и познавательные процессы восходят к работе В. фон Гумбольдта "О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества", где, в частности, говорится, что "человек преимущественно - да даже и исключительно, поскольку ощущение и действие у него зависят от его представлений, - живёт с предметами так, как их преподносит ему язык" [Гумбольдт 2001, 80].
Важным моментом теории Гумбольдта является и то, что он считает язык "промежуточным миром" (Zwischenwelt), который находится между народом и окружающим его объективным миром: "Каждый язык описывает вокруг народа, которому он принадлежит, круг, из пределов которого можно выйти только в том случае, если вступаешь в другой круг" [там же]. Человек, по Гумбольдту, оказывается в своем восприятии мира целиком подчиненным языку.
Однако, если В. фон Гумбольдт считал, что различия в "картине мира", закрепленные в языковой системе, свидетельствуют о большей или меньшей развитости его носителей, то лингвистический релятивизм Ф. Боаса и его учеников строился на идее биологического равенства и, как следствие, равенства языковых и мыслительных способностей [ГЛО 2004].
Исходя из того, что в конкретном языке число грамматических показателей относительно невелико, число слов - велико, однако тоже конечно, число же обозначаемых данным языком явлений бесконечно, Ф. Боас делает вывод, что язык используется для обозначения классов явлений, а не каждого явления в отдельности. При этом, классификацию каждый язык осуществляет по-своему; язык сужает универсальное концептуальное пространство, выбирая из него те компоненты, которые в рамках конкретной культуры признаются наиболее существенными [там же].
Классифицирующую функцию имеет как лексика, так и грамматика. В грамматике как наиболее регламентированной и устойчивой части языковой системы закрепляются те значения, которые должны быть выражены обязательно. Так, в квакиютль - языке североамериканских индейцев, который в течение многих лет исследовал Ф. Боас, - в глаголе, наряду с категориями времени и вида, выражается также грамматическая категория эвиденциальности, или засвидетельствованности: глагол снабжается суффиксом, который показывает, являлся ли говорящий свидетелем действия, описываемого данным глаголом, или узнал о нем с чужих слов. Таким образом, в "картине мира" носителей языка квакиютль особая важность придается источнику сообщаемой информации [там же].
Э. Сепир понимал язык как строго организованную систему, все компоненты которой (звуковой состав, грамматика, словарный фонд) связаны жёсткими иерархическими отношениями. Связь между компонентами системы отдельно взятого языка строится по своим внутренним законам, в результате чего спроецировать систему одного языка на систему другого, не исказив при этом содержательных отношений между компонентами, оказывается невозможным. Понимая лингвистическую относительность именно как невозможность установить покомпонентные соответствия между системами разных языков, Сепир ввел термин "несоизмеримость" (incommensurability) языков. Языковые системы отдельных языков не только по-разному фиксируют содержание культурного опыта, но и предоставляют своим носителям не совпадающие пути осмысления действительности и способы ее восприятия [там же].
В статье "Статус лингвистики как науки" Э. Сепир отмечает, что "два разных языка никогда не бывают столь схожими, чтобы их можно было считать средством выражения одной и той же социальной4 [подчёркнуто мной - Д.Х.] действительности. Миры, в которых живут различные общества, - это разные миры, а вовсе не один и тот же мир с различными навешанными на него ярлыками... Мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества" [Сепир 1993].
Наиболее радикальные взгляды на "картину мира говорящего" как результат действия языковых механизмов концептуализации высказывались Б. Уорфом. Инструментом концептуализации по Уорфу являются не только выделяемые в тексте формальные единицы (отдельные слова и грамматические показатели) но и избирательность языковых правил, т.е. то, как те или иные единицы могут сочетаться между собой, какой класс единиц возможен, а какой не возможен в той или иной грамматической конструкции и т.д. На этом основании Уорф предложил различать открытые и скрытые грамматические категории: одно и то же значение может в одном языке выражаться регулярно с помощью фиксированного набора грамматических показателей, т.е. быть представленным открытой категорией, а другом языке обнаруживаться лишь косвенно, по наличию тех или иных запретов, и в этом случае можно говорить о скрытой категории [ГЛО 2004].
Б. Уорфа следует считать также родоначальником исследований, посвященных роли языковой метафоры в концептуализации действительности. Именно он показал, что переносное значение слова может влиять на то, как функционирует в речи его исходное значение. Классический пример Уорфа - английское словосочетание empty gasoline drums 'пустые цистерны из-под бензина'. Уорф обратил внимание на то, что люди недооценивают пожароопасность пустых цистерн, несмотря на то, в них могут содержаться легко воспламеняемые пары бензина. Переносное значение слова empty ('ничего не значащий, не имеющий последствий') приводит к тому, что ситуация с пустыми цистернами "моделируется" в сознании носителей как безопасная [там же; Уорф 1960; Звегинцев 2004 и проч.]. "Было установлено, - пишет Уорф, - что основа языковой системы любого языка (грамматика) не есть просто инструмент для воспроизведения мыслей. Напротив, грамматика сама формирует мысль, является программой и руководством мыслительной деятельности индивидуума" [Уорф 1960, 174-175].
Лингвистическая относительность и лингвистический детерминизм
По меткому замечанию Дэвида Мацумото относительно исследований лингвистической относительности, многие научные работы "выглядят так, как будто это не одна и та же гипотеза, - на самом деле в них рассматривается несколько различных гипотез Сепира-Уорфа" [Мацумото 2003]. Дело в том, что как уже было сказано выше, гипотеза лингвистической относительности была приписана Б. Уорфу на основании ряда его утверждений. Вполне естественно, что единой формулировки гипотезы нет, а перед нами, как отметил Д. Мацумото, несколько различных гипотез:
- язык определяет человеческое мышление и процесс познания в целом, а через него - культуру и общественное поведение людей, мировоззрение и целостную картину мира, возникающую в сознании;
- люди, говорящие на разных языках, создают различные картины мира, являясь поэтому носителями различных культур и различных общественных поведений;
- язык не только обусловливает, но и ограничивает познавательные возможности человека;
- от различия языков зависит не только разница в содержании мышления, но и различие в логике мышления;
- языки воплощают "совокупность речевых моделей", складывающуюся из установленных способов выражения мысли и опыта;
- говорящий на родном языке обладает системой понятий для организации опыта и определённым мировоззрением;
- лингвистическая система в известной мере определяет связанную с ней понятийную систему;
- основа лингвистической системы в значительной степени предопределяет связанное с ней мировоззрение;
- восприятие фактов и "сущность вселенной" - производное от языка, на котором о них сообщается и о них говорят;
- кроме проблемы языкового представления достигнутого знания есть проблема понимания этого знания адресатом [по: Абдрахманова 2001, 15-16; Синельникова 2003 и проч.].
Отметим также разграничение Дэвидом Мацумото "сильной" и "слабой" версий гипотезы Сепира-Уорфа (см. статью "Культура и язык"). Первая включает утверждение, что различия в языке вызывают различия в мышлении. Вторая - что различия в мышлении просто связаны с языком, а не обязательно вызываются им [Мацумото 2003].
В основу гипотезы5 лингвистической относительности легли предположения Э. Сепира, что а) язык, будучи общественным продуктом, представляет собой такую лингвистическую систему, в которой мы воспитываемся и мыслим с детства; и б) в зависимости от условий жизни, от общественной и культурной среды различные группы могут иметь разные языковые системы [Лебедев 2004].
Мы не можем полностью осознать действительность, не прибегая к помощи языка, причем язык является не только побочным средством разрешения некоторых частных проблем общения и мышления, но наш "мир" строится нами бессознательно на основе языковых норм. Мы видим, слышим и воспринимаем так или иначе, те или другие явления в зависимости от языковых навыков и норм своего общества [там же].
Речь здесь идет об активной роли языка в процессе познания, о его эвристической функции, о его влиянии на восприятие действительности и, следовательно, на наш опыт: общественно сформировавшийся язык в свою очередь влияет на способ понимания действительности обществом. Поэтому для Сепира язык представляет собой символическую систему, которая не просто относится к опыту, полученному в значительной степени независимо от этой системы, а некоторым образом определяет наш опыт. Значения не столько обнаруживаются в опыте, сколько навязываются ему, в силу тиранического влияния, оказываемого языковой формой на нашу ориентацию в мире [там же].
Так же по Б. Уорфу, язык - это система взаимосвязанных категорий, которая, с одной стороны, отражает, с другой - фиксирует определенный взгляд на мир. На уровне лексики каждый язык кодирует некоторые области опыта более детально, чем другие.
Гипотеза Уорфа об отношении между культурой и познавательными процессами содержит фактически два утверждения, которые стоит рассмотреть отдельно. Первое: группы людей, говорящие на разных языках, по-разному воспринимают и постигают мир (собственно лингвистическая относительность).
Второе утверждение выходит за пределы простого предположения о том, что в познавательных процессах существуют различия, связанные с языковыми различиями. Утверждается, что причиной этих различий является язык. Эта доктрина лингвистического детерминизма, по существу, означает, что существует односторонняя причинная связь между языком и познавательными процессами6.
2. Философский смысл гипотезы Сепира-Уорфа
Познание
Обозначим понятия гносеологии (эпистемологии), существенные для нас. Прежде всего, это познание. Традиционно выделяются два вида познания: чувственное (перцептивное) и рациональное. Чувственное познание связано с деятельностью органов чувств (зрения, слуха, осязания и пр.) Познание рациональное подразумевает работу разума - абстрактно-понятийное мышление человека.
В чувственном познании выделим
восприятие - целостное отражение в сознании предметов и явлений при их непосредственном воздействии на органы чувств7 - и
представление - сохранённые памятью образы предметов, когда-то воздействовавших на наши органы чувств8.
Отметим также следующие формы рационального познания:
понятие - мысленное образование, в котором обобщаются предметы некоторого класса по определённой совокупности признаков;
суждение - форма мысли, в которой посредством связи понятий что-либо утверждается или отрицается;
умозаключение - рассуждение, в ходе которого из одного или нескольких суждений выводится новое суждение, логически следующее из первых;
гипотеза - выраженное в понятиях предположение, имеющее целью дать предварительное объяснение какому-либо факту или группе фактов;
теория - высшая форма организации научного знания, дающая целостное представление о закономерностях и существенных связях определённой области действительности.
Отметим, что мышление понимается в философии как процесс отражения сознанием окружающей человека действительности, результатом которого является выявление предметно-практических связей: пространственных, временных, атрибутивных и т.д., между ее элементами [Глазунова 2000].
Уже здесь очевидно, что гипотеза Сепира-Уорфа имеет непосредственное отношение к проблеме соотношения языка и мышления (и дальше: языка и познания в целом). При этом язык влияет не только на рациональное познание (что очевидно, так как рациональное познание невозможно без языка9), но и на чувственное.
Если говорить о крайних формах лингвистической относительности и детерминизма, то гипотетически они наглухо закрывают путь к объективному знанию. Изучение мира ограничилось бы только теми явлениями и чертами, которые закодированы в нашем языке и возможность обмена знаниями была бы если не исключена, то весьма ограничена.
Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категориями и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном - языковой системой, хранящейся в нашем сознании. Мы расчленяем мир, организуем его в понятия и распределяем значения так, а не иначе в основном потому, что мы участники соглашения, предписывающего подобную систематизацию [Лебедев 2004].
Из этого обстоятельства следует, что никто не волен описывать природу абсолютно независимо: мы все связаны с определенными способами интерпретации даже тогда, когда считаем себя наиболее свободными [там же].
Стоит отметить утверждение Уорфа, что все мы живём в своего рода интеллектуальной тюрьме, стены которой возведены структурными правилами нашего языка. Это очень странная тюрьма, поскольку мы факт заключения осознавать начинаем только при столкновении культур.
Образ интеллектуальной тюрьмы восходит к работе В. фон Гумбольдта. В частности, как отмечает Х.-Г. Гадамер, рассматривая теорию В. фон Гумбольдта, "человек, живущий в мире, не просто снабжен языком как некоей оснасткой - но на языке основано и в нем выражается то, что для человека вообще есть мир. Для человека мир есть "тут" в качестве мира; ни для какого другого живущего в мире существа мир не обладает подобным тут-бытием. Однако это тут-бытие мира есть бытие языковое" [Гадамер 2004].
"He только мир является миром лишь постольку, поскольку он получает языковое выражение, - но подлинное бытие языка в том только и состоит, что в нем выражается мир. Таким образом, исконная человечность языка означает вместе с тем исконно языковой характер человеческого бытия-в-мире. Если мы хотим обрести правильный горизонт для понимания языковой природы герменевтического опыта, мы должны исследовать связь, существующую между языком и миром" [там же].
Обратимся, тем не менее, к вопросу влияния языка на процесс познания.
Язык и рациональное познание
Важность указания на обусловленность мыслительных процессов особенностями языка для методологии и теории познания следует хотя бы из того, что "утверждения наук являются ничем иным, как смыслом определенных предложений, присущих этим предложениям в определенном языке, а познание (в отличие от познавания), по крайней мере в своем наиболее совершенном виде, это как раз и есть смысл некоторых предложений, а возможно и иных выражений" (К. Айдукевич, "Язык и смысл").
"Научную теорию и концепцию нельзя представить вне зависимости от языка. Когнитивная проблема под пером исследователя превращается в когнитивно-языковую" [Синельникова 2003]. Дискуссии о взаимосвязи культуры, мышления (следовательно, и процесса познания) нередко ведутся вокруг вопроса: структура ли языка определяет структуру мышления или, напротив, языковая структура представляет собой результат отражения человеком окружающего мира [Козлова 2004].
Абсолютизация идей Сепира и Уорфа приводит сторонников гипотезы лингвистической относительности к утверждению, что "система силлогизмов Аристотеля носит на себе явные черты греческой языковой структуры, и, следовательно, если бы его родным языком был, например, китайский, логика его рассуждении могла бы быть абсолютно другой" [Козлова 2004].
Сам Б. Уорф отмечает, что "ньютоновские понятия пространства, времени и материи не есть данные интуиции. Они даны культурой и языком. Именно оттуда взял их Ньютон" [цит. по: Звегинцев 2004, 317]. Итак, исследования Уорфа ставят под вопрос всеобщность категорий мышления как форм связи некоторого мыслительного содержания.
Наши суждения зависят от выбора понятийного аппарата
В свете гипотезы лингвистической относительности стало очевидно, что познаётся не материальный объект, а его языковое отображение. Гипотеза Сепира-Уорфа показывает, что материальный мир в различных языках представлен по-разному (это привело к появлению понятия "языковая картина мира"): названия одного и того же объекта в разных языках могут быть весьма несхожими. Очевидно, что уже на уровне лексики язык устанавливает пределы познания.
Формулировки Б. Уорфа и К. Айдукевича (см. уже упоминавшуюся выше статью последнего "Язык и смысл", где излагаются идеи радикального конвенционализма) почти дословно повторяют друг друга. Оба исследователя полагают, что все суждения, которые мы признаем и которые составляют нашу картину мира, зависят не только от опытных данных, но и от выбора понятийного аппарата, с помощью которого мы отображаем данные опыта. Мы можем, однако, выбрать тот или другой понятийный аппарат, вследствие чего изменится и вся наша картина мира. Это значит, что, пока кто-либо пользуется некоторым понятийным аппаратом, данные опыта заставляют его признавать определенные суждения. Однако... он может выбрать другой понятийный аппарат, на основе которого те же самые опытные данные не вынуждают его больше признавать эти суждения. Вместе с изменением понятийного аппарата меняются и проблемы, которые мы решаем, опираясь на те же самые опытные данные. Но если Уорф строил обоснование своего принципа чисто эмпирически, то Айдукевич попытался дать его теоретическое доказательство [Лебедев 2004].
Так как истина - это "соответствие знания действительности; объективное содержание эмпирического опыта и теоретического познания"10; а любое теоретическое построение - текст, то (с учётом гипотезы лингвистической относительности) очевидно, что адекватного отражения реальности быть не может: используемый язык ограничивает исследователя, ставит его в определённые рамки, за пределы которых можно выйти лишь в случае столкновения с "контрастным" языком, отличным от родного. Иными словами, реальность преломляется через призму языка, и для разных языков (народов) степень (правильнее сказать, угол) этого преломления различна11. Знание поэтому не столько идеальный образ действительности, сколько некое приближение к этому идеальному образу.
Лексический состав языка представляет собой классификационную систему, сквозь призму которой мы только и можем воспринимать окружающий мир, несмотря на то, что в природе самой по себе соответствующие подразделения отсутствуют. Содержащаяся в языке классификационная система вынуждает нас выделять в окружающем мире такие предметы, как "плод", "злак", и противопоставлять их "сорняку" с точки зрения их пригодности для человека. Мы выделяем "плод" и "злак" и противопоставляем их "сорняку" не потому, что сама природа так делится, а потому, что в этих понятиях зафиксированы различные способы, правила нашего поведения. Ведь по отношению к сорняку мы поступаем отнюдь не так, как к злаку. Это различие в способах нашего действия, зафиксированное словом, определяет и наше видение мира, и наше будущее поведение [Лебедев 2004].
Тезис о существовании в языке более или менее специфической классификационной системы обычно не вызывает возражений; вопрос в том, насколько велико влияние языка и содержащейся в нем классификационной системы на восприятие мира [там же].
Проблема влияния лексики на восприятие содержит в себе минимум два вопроса:
1) может ли человек воспринимать те явления, свойства - например, цвета - для которых в его родном языке нет специальных слов?
2) оказывает ли лексика языка влияние на восприятие этих явлений на практике, в повседневной жизни? [там же]
Многовековая практика языкового сообщества, сложившаяся система мышления аккумулировали и преобразовали коллективный эмпирический опыт, вследствие чего результаты восприятия всегда содержат в себе в большей или меньшей степени момент рациональной обработки. Мысль, опирающаяся на базу готовой языковой формы, возникает при прочих равных условиях быстрее и легче, чем мысль, не имеющая такой опоры в родном языке говорящего. Язык влияет на формирование новых мыслей через значения терминов, в которых так или иначе отразились и закрепились познавательная деятельность предыдущих поколений и их опыт; он сообщает возникающей мысли устойчивость и необходимую определенность. Уже в силу этого можно говорить о том, что значения терминов, определяемые внешней действительностью, формируются не независимо от данного языка, а под влиянием эмпирического и рационального опыта предыдущих поколений, зафиксированного в системе языка [там же].
Язык не в одинаковой степени влияет на оформление мысли в разных случаях: так, можно предположить, что его роль здесь тем важнее, чем менее прямой и непосредственной является связь с соответствующим предметом внешней языку действительности. Например, хотя русский и английский языки по-разному формируют мысль о таких предметах, как рука и нога (русский язык направляет внимание на эти конечности как целое, без необходимости не отмечая, какая из их частей имеется в виду, а английский или французский выделяет ту или другую часть руки или ноги, даже когда в этом нет необходимости), все же сами эти предметы таковы, что легко усмотреть различие их частей и можно скоро приучиться к оформлению мысли о них как о двух различных частях, или, напротив, привыкнуть думать о них как о целом12 [там же].
Точно так же по-разному оформляют мысль русский и английский языки, с одной стороны, и французский и немецкий - с другой, когда речь идет о знании. Знать можно самые разные вещи: математику, правила уличного движения, немецкий язык, определенное лицо, номер его телефона и т. д., не задумываясь о том, что все эти виды знания существенно различны. Русский язык, так же как английский, ничего не "подсказывает" в этом отношении, не наталкивает на классификацию видов и разновидностей знания. Напротив, французский язык требует от пользующихся им, чтобы они обязательно различали знание как "понятие о чем-либо, или научное знание" и знание как "практическое знание, умение", и обозначали эти два вида знания соответственно словами соnnaitrе и savoir. Здесь оформление мысли оказывается неотделимым от создания самой мысли, от ее содержания. Язык уже настойчиво навязывает то или иное обобщение и различение в осознании отдельных фактов действительности13 [там же].
В результате того, что каждый язык представляет собой индивидуальную, неповторимую систему языковых значений, отдельные значения, входящие в систему данного языка, часто оказываются несоизмеримыми со значениями другого языка. Можно предположить, что при теоретической непереводимости перевод существует практически вследствие того, что значения того и другого языка обозначают одну и ту же действительность, и поэтому имеется возможность с помощью сочетаний значений дать на любом языке приблизительный эквивалент данному значению любого другого языка. Но каким образом все же мы могли бы быть уверены в том, что система значений языка хопи в целом совпадает с системой английского? Ссылка на одну и ту же внешнюю действительность ничего не доказывает, потому что в лексических значениях первого языка могли отразиться (в силу специфических условий жизни и деятельности) одни стороны этой действительности, а в лексике второго языка - другие ее стороны и аспекты [там же].
Наше восприятие внешнего мира всегда понятийно направлено. Направленность зрения проявляется уже в том, например, что мы способны рассматривать фотографию как образ, вид дома. При этом мы не видим самой фотографии - бумаги с черно-белыми пятнами. Наоборот, шестимесячный ребенок, который уже очень хорошо узнает мать, не может "увидеть" ее на фотографии. Таким образом, то, что мы способны увидеть в окружающем нас мире, какие "предметы" мы выделяем в нем, - зависит от разработанности наших понятий или (что в данном случае одно и то же) от содержания лексического состава языка [там же].
Язык и чувственное познание
Язык влияет и на чувственное познание. К сожалению, этой стороне вопроса в литературе не уделяется достаточного внимания. Поэтому мы лишь обозначим суть проблемы.
Мы уже отмечали, что чувственное познание связано с деятельностью органов чувств. Особо выделим человеческую способность слышать. Также выше отмечалось, что восприятие - это целостное отражение в сознании предметов и явлений при их непосредственном воздействии на органы чувств. Гипотеза лингвистической относительности ставит под сомнение целостность этого отражения. Рассмотрим пример.
Известно, что звукоподражания в разных языках не соответствуют друг другу. Связано это прежде всего с фонетической структурой языка, за пределы которой трудно выйти даже при изучении иностранного языка. Вот пример того, как воспринимается собачий лай людьми, говорящими на разных языках:
гав-гав (русский; греческий)
уау-уау (английский)
бау-бау (болгарский; итальянский)
вау-вау (венгерский; немецкий)
гуау-гуау (испанский)
хау-хау (польский)
хам-зам (румынский)
ау-ау (французский)
хаф (чешский)
вув-вув (шведский)
ван-ван (японский)
Вполне возможно, также, что между "гав-гав" в русском и греческом, "бау-бау" в болгарском и итальянском, "вау-вау" в венгерском и немецком тоже может быть разница, которую невозможно передать на письме (или очень трудно услышать, осознать).
Трудно предположить, чтобы собаки в разных частях света лаяли по-разному. Дело скорее в человеческом восприятии звуков. Последнее, как уже было сказано, обусловлено особенностями языка.
Скажем также, что при перенесении звукоподражания из одного языка в другой оно может измениться. Вполне вероятно, что в испанском "гуау-гуау" носитель русского языка услышит "гав-гав", а француз - "ау-ау". Иными словами, перед нами проблема понимания достигнутого знания адресатом.
Итак, особенности языка ставят пределы и чувственному познанию.
Язык и "картина мира"
Согласно Б. Уорфу, языки различаются не только тем, как они строят предложения, но также и тем, как они членят окружающий мир на элементы, которые являются единицами словаря и становятся материалом для построения предложений. Для современных европейских языков (языков SAE - по терминологии Уорфа) характерно деление слов на две большие группы - существительное и глагол, подлежащее и сказуемое. Это обусловливает членение мира на предметы и их действия, но сама природа так не делится. Мы говорим: "молния блеснула"; в языке хопи то же событие изображается одним глаголом rеhрi - "сверкнуло", без деления на субъект и предикат [Лебедев 2004].
В европейских языках одни слова, обозначающие временные и кратковременные явления, являются глаголами, а другие - существительными. В отличие от них в языке хопи существует классификация явлений, исходящая из их длительности. Поэтому слова "молния", "волна", "пламя" являются глаголами, так как все это события краткой длительности, а слова "облако", "буря" - существительные, так как они обладают продолжительностью, достаточной, хотя и наименьшей, для существительных. В то же время в языке племени нутка нет деления на существительные и глаголы, а есть только один класс слов для всех видов явлений.
Языки SAE обеспечивают искусственную изоляцию отдельных сторон непрерывно меняющихся явлений природы в ее развитии. Вследствие этого мы рассматриваем отдельные стороны и моменты развивающейся природы как собрание отдельных предметов. "Небо", "холм", "болото" приобретают для нас такое же значение, как "стол", "стул" и др.
Вопрос, который ставит перед целым рядом наук гипотеза лингвистической относительности, сводится к следующему: от чего зависит тип деления? Или: почему мы классифицируем мир именно таким, а не иным способом?
Уорф утверждает не то, что членение явлений мира свойственно лишь языкам SАЕ, а то, что у языков, сильно отличающихся друг от друга, различна также система анализа окружающего мира, различен тип деления на изолированные участки.
Уорф исследует, каким образом категории пространства и времени фиксируются в языках SАЕ и хопи, и приходит к выводу, что хопи не знает такой категории времени, которая свойственна нашим языкам, тогда как категория пространства сходна в обоих случаях.
Коренное население Америки, в частности, племя индейцев хопи, представляют себе время как прямую, следовательно, они воспринимают понятия "вчера", "три луны назад", но не воспринимают "завтра". По их логике, "завтра" еще не существует и неизвестно, каким оно будет, поэтому для них совершенно не очевидно, что после зимы бывает весна. В их языке отсутствовали эквиваленты для выражения категории будущего времени" [Лебедев 2004; Токаева 2004].
Вместе с тем Б. Уорф настойчиво подчеркивает, что особенности языка хопи нисколько не препятствуют им правильно ориентироваться в окружающем мире. Более того, по его мнению, этот язык ближе к современной науке - теории относительности и квантовой механике, - чем индоевропейские языки, которые дают возможность воспринимать вселенную как собрание отдельных предметов, что наиболее характерно для классической физики и астрономии [Токаева 2004].
Так как научную теорию и концепцию нельзя представить вне зависимости от языка, интерес к взаимоотношению языка и процесса познания закономерен. Так, согласно концепции Сепира-Уорфа язык производит обработку, организацию и классификацию потока чувственного опыта. Язык устанавливает пределы познания, как рационального, так и чувственного. Разница между действительностью и её языковым отображением можно сравнить с разницей между розой и её отображением на холсте. По З. Вендлеру, то, что нарисовано, тоже роза, но не реальный объект, а лишь представление художника об этом объекте.
Но понимание этого помогает в попытке преодолеть эти пределы: язык рассматривается как призма, сквозь которую преломляется истина. Знание этого свойства языка в некоей мере способствует в приближении к истине. По мнению Р. Роти для решения (упрощения) философских проблем необходимо или реформирование языка, или приобретение больших знаний о языке, на котором мы говорим.
Гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа представляет один из наиболее ярких примеров теорий конвенциональности значения, исходящих из противопоставления концептуальной схемы, на использовании которой основано описание, и наполняющего схему содержания "внешнего" мира, трансцендентного описанию. По Э. Сепиру, мы видим, слышим и вообще воспринимаем окружающий мир именно так, а не иначе главным образом благодаря тому, что наш выбор при его интерпретации предопределяется языковыми привычками нашего общества.
Мы расчленяем природу в направлении, подсказанном нашим родным языком. Мы выделяем в мире явлений те или иные категориями и типы совсем не потому, что они (эти категории и типы) самоочевидны; напротив, мир предстает перед нами как калейдоскопический поток впечатлений, который должен быть организован нашим сознанием, а это значит в основном - языковой системой, хранящейся в нашем сознании [Лебедев 2004].
Из этого обстоятельства следует, что никто не волен описывать природу абсолютно независимо: мы все связаны с определенными способами интерпретации даже тогда, когда считаем себя наиболее свободными [там же]. Следовательно, язык не просто средство отображения мысли, но и средство формирования её. Иными словами, гипотеза Сепира-Уорфа поставила под вопрос объективность научного знания.
Гипотеза лингвистической относительности показала, что все мы живём в своего рода интеллектуальной тюрьме, стены которой возведены структурными правилами нашего языка. Это очень странная тюрьма, поскольку мы факт заключения осознавать начинаем только при столкновении культур.
Примечания
1 Интересен и тот факт, что термин "принцип лингвистической относительности" был введён Б. Уорфом по прямой и намеренной аналогии с принципом относительности А. Эйнштейна [ГЛО 2004].
2 По замечанию В.А. Звегинцева, "общая семантика" А. Коржибского - "крайнее выражение гипотезы Сепира-Уорфа" [Звегинцев 2004, 314].
3 http://www.examen.ru/Examine.nsf/Display?OpenAgent&Pagename=defacto.html&...
4 На слово "социальный" в данном контексте стоит обратить особое внимание. Критикуя принцип лингвистической относительности, исследователи это слово как правило опускают, искажая тем самым рассматриваемую гипотезу. Так, Джозеф Гринберг прибег к гипотетической ситуации, когда на луну попадают два человека, говорящие на разных языках. Они оказываются в совершенно новой обстановке, абсолютно отличающейся от земной, и дают ее описание каждый на своем языке. Если допустить, что язык формирует действительность, то тогда, очевидно, в этих двух описаниях перед нами должны возникнуть два различных мира. По мнению же Гринберга, люди разных языков не в состоянии будут сказать одно и то же, если они говорят на различных языках [Звегинцев 2004, 336-337]. Гринберг отмечает, что это будет результатом различий в системах убеждений, а эти последние определяются не структурой языка, а общей культурной ситуацией и прошлой историей народов, не замечая, что это нисколько не противоречит высказываниям Э. Сепира.
5 И всё же ниже мы будем говорить о гипотезе лингвистической относительности, учитывая, однако, при этом тот факт, что гипотез несколько.
6 О доктрине лингвистического детерминизма как правило идёт речь, когда критикуется гипотеза Сепира-Уорфа.
7 Здесь и ниже значения терминов выверены по: Философия: учебник для вузов / Под ред. проф. В.Н. Лавриненко, проф. В.П. Ратникова. - М., 2001. - 677 с.
8 Можно, конечно, отметить и ощущение как форму чувственного познания, однако для нас оно менее значимо, чем восприятие и представление.
9 Оставив тезис без серьёзных изменений, ограничим область его действия. Язык в некоторой степени влияет на процесс познания, и вопрос сводится к определению этой степени.
10 http://dic.academic.ru/misc/enc3p.nsf/ByID/NT00022B6EБ
11 Образ, недостаточно точно отражающий сущность явления (возможно даже, что искажающий), но тем не менее являющийся замечательной иллюстрацией того, какие ограничения накладывает язык на процесс познания.
12 Мысль ясная, но вместе с тем спорная. Так, С. Эман отмечает: "Человек, живущий за границей, часто испытывает большие затруднения, сталкиваясь с иными мерами, чем те, к которым он привык. Он не тотчас понимает значение чужеродных для него мер длины, площади, объема, веса или температуры. …для многих трудно перейти от 12-значной к 24-значной системе времени. Люди, привыкшие к термометру Фаренгейта, не в состоянии оценить показаний термометров Цельсия и Реомюра, хотя они точно знают соотносимость этих систем. Таким образом, чтобы подогнать их под свою концепцию мира, человек должен перевести чуждую систему выражения мер на знакомую ему систему" [цит. по Звегинцев 2004, 334-335].
13 Чрезвычайно разветвленная и очень точно дифференцированная номенклатура разных состояний льда, снега, мороза в "северных" языках и не менее подробная номенклатура действия солнечных лучей, красочных оттенков песка, зелени в "южных"- воспринимается носителями отличных языков как набор синонимов, границы между которыми установить довольно сложно.
Литература
1. Абдрахманова, О. Р. Языковая картина мира во фразеологизмах арготирующих французов // Слово, высказывание, текст в когнитивном, прагматическом и культурологическом аспектах:: Тез. Междунар. науч.-практ. конф. Челябинск, 7 - 9 дек. 2001 г. / Под ред. Е.Н. Азначеевой; Челяб. гос. ун-т. Челябинск, 2001. - С. 15-16.
2. Айдукевич, К. Язык и смысл // http://www.philosophy.ru/library/ajdukiew/ spracheundsinn.html (сохранено 7 октября 2003 г.)
3. Архивы френд-ленты Livejournal.com (Krylov: 02.2001-10.2002) // http://imperium.lenin.ru/ LJ/krylov/2002/8/index1.html [Крылов 2002].
4. Гадамер, Х.-Г. Язык как опыт мира // http://www.nsk.su/~shev/gadamer.htm [Гадамер 2004].
5. Глазунова, О. И. Логика метафорических преобразований. - СПб., 2000. - 190 с. То же на: http://www.philology.ru/linguistics1/glazunova-00.htm (сохранено 27 марта 2004 г.).
6. Горский, Д. П. Роль языка в познании. // В сб.: Мышление и язык. - М.: Политиздат, 1957. - С. 73-116.
7. Гумбольдт, В. фон О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Гумбольдт В. фон Избранные труды по языкознанию. - М., 2001. - С. 35-298.
8. Даниленко, В. П. Диахронический аспект гипотезы Сепира-Уорфа // Персональный сайт профессора Валерия Петровича Даниленко - http://www.islu.ru/danilenko/articles/sepir.htm (сохранено 16 декабря 2003 г.).
9. Звегинцев, В. А. Очерки по общему языкознанию // http://www.konf-csu.narod.ru/lib/ zveg.zip (сохранено 16 декабря 2003 г.).
10. Козлова, Л. А. Социокультурная модель общества и грамматический строй языка // http://www.informika.ru/windows/magaz/pedagog/pedagog_2/p_kozlo.html (сохранено 17 марта 2004 г.).
11. Кронгауз, М. Критика языка // http://www.ruthenia.ru/logos/number/1999_03/1999_3_09.htm (сохранено 17 марта 2004 г.).
12. Куайн, У. В. О. Онтологическая относительность // http://www.philosophy.ru/library/quine/ quine2.html (сохранено 12 сентября 2003 г.).
13. Лебедев, М. В. Стабильность языкового значения // http://www.philosophy.ru/lebedev/texts/ stability.html (сохранено 6 марта 2004 г.).
14. Мацумото, Д. Культура и язык // Политическая психология (http://shulenina.narod.ru/Polit/ Macumoto/Psycult/12.html) (сохранено 16 декабря 2003 г.).
15. Сепир, Э. Статус лингвистики как науки // Сепир, Э. Избранные труды по языкознанию и культурологии. - М., 1993. - С. 259-265; то же в: http://www.philology.ru/ linguistics1/sapir-93c.htm (сохранено 6 марта 2004 г.).
16. Синельникова, Л. Н. Современный научный дискурс (рассуждения с пристрастием) // http://russia.org.ua/ukr/fair/forumruss/reports/3e4b8b54cb15f/ (сохранено 19 марта 2004 г.).
17. Токаева, Е. Моделирование языков в ролевой игре // http://www.master.lrpg.ru/Theory/ langs.php (сохранено 6 марта 2004 г.).
18. Уорф, Б. Л. Наука и языкознание. О двух ошибочных воззрениях на речь и мышление, характеризующих систему естественной логики, и о том, как слова и обычаи влияют на мышление // http://lingvolab.chat.ru/library/worf2.htm (сохранено 17 декабря 2003 г.).
19. Уорф, Б. Л. Отношение норм поведения и мышления к языку // Новое в лингвистике, вып. 1, М., 1960; то же в: http://lingvolab.chat.ru/library/worf.htm (сохранено 17 декабря 2003 г.).
Раздел(ы): Студентам | Добавлено 20 октября 2005 г.